Старик воистину спятил, то явно была речь помешанного. Считает меня нечистой силой, а сам готовится в ран, жаждет втереться в сонм ангелов, несмотря на все совершенные им гнусодеяния. Чего он так всполошился о душе? В договоре ведь речь шла только об авторском праве. Очевидно, хочет отобрать поваренную книгу. Нет уж, доктор алхимии, оккультных и кулинарных наук, не миновать тебе когтей дьявола. Где найдешь душу чернее твоей?
— Верните свой экземпляр,— говорит Янис Вридрикис,— вот вам мой, и я сей же час отпущу вас на свободу.
— Договора при мне нет,— говорит Кристофер.
(Он вклеил его в папку скоросшивателя вместе с манускриптом, а манускрипт лежит в «Ликайнях».)
— В таком случае скажите, где он: мои люди поедут за ним, привезут,— настаивает Янис Вридрикис.
«Хитрая уловка,— соображает музыкант,— отберут манускрипт, уничтожат договор и заодно обнаружат место, где я до сих пор хоронился...»
— Я забыл. Мне кажется, он остался в Риге, в моей комнате на улице Акае,— отвечает Кристофер.
— Не врите! Вашу комнату проверяли много раз.
— Тогда ума не приложу, куда он подевался,— безразлично отвечает музыкант и начинает рассматривать висящую напротив картину Тидемана «Натюрморт».
— Хорошо! Посидите — вспомните! — Трампедах краснеет от злости и приказывает охраннику убрать наглеца, запереть за семью замками.
«Нечистая сила может явиться в двух видах,— рассуждает магистр,— в человеческом и демоническом. С демоническим мне не справиться, но человеческий полностью в моей власти. Уж я ему истоплю финскую баню! Рябиновый кол в спину всажу, на дыбу вздерну!»
Поистине страшен мог быть Трампедах в гневе.
Кристофера обрекли на голодную смерть. Десять дней музыканту не давали ни есть, ни пить, только через каждые шесть часов осведомлялись, не вспомнил ли он где договор.
— Нет! — кричит Кристофер.
Он уже не держался на ногах, лежал на голой земле в погребе, где раньше хранились овощи, но упрямо твердил: нет! Это был дурной сон, кошмарный бред. Снова Кристофер слышал завывания морской кошки, видел; как летают ведьмы на реактивных колодах, как опускаются на парашютах лемуры, углы кишели циклопами и химерами. Иной раз ему мерещилось, что он Флорестан! и лежит в застенках тюрьмы Пизарро, плененный фалангой. И тогда он в страхе звал то Маргариту, то Мери, но: они обе давно умерли. Мери Фитон отравилась в возрасте сорока лет и покоилась на кладбище в Джевсворте, оставив двух внебрачных детей от лорда Пембрука.
«Может, вернуть договор и манускрипт, бог с ней, с крестной? Нет, нет, нет! Те времена прошли. Мстители! На меня можете положиться, те времена прошли. Выдержать, только выдержать!» — кричит Кристофер, но он один, никто не слышит.
Вот уже три дня в лагере царит жуткая тишина...! Кристофер не ведает, что стража сбежала, заключенные: или расстреляны или выбрались из бараков и скрылись, потому что пришла весть — Уриан-Аурехан покончил с собой! Сатанинская комедия окончилась!
Окончилась в хаосе: коричневые, черные и желтые, кинулись спасаться через море на лодочках, долбленках, байдарках и йолах, а то и просто на плотах. Остался только комендант лагеря Трампедах, потому как сошел с ума. Магистра занимала одна маниакальная мысль: как уберечь душу, которая ему виделась уже в когтях; дьявола, то есть Марлова. В то утро Трампедах наконец решился отправить Кристофера в баню и угостить порцией Т-1 (иного выхода он не представлял), но накануне все истопники, все выгребатели золы, а также фельдшеры дали стрекача. Так что магистр лично всю ночь таскал дрова и топил печь. Но в семь часов утра репродуктор на столбе, к которому была прилажена петля для пове.шения, ожил и изрыгнул умопомрачительную весть:
— Капитуляция! Полная безоговорочная капитуляция. Приказываю сложить оружие! 5
Янис Вридрикис завизжал как недорезанный кабан. Солнце поднялось довольно высоко, когда бывший комендант лагеря, захватив в сторожке охранников здоровенный ключ, спотыкаясь, как пьяный, направился к овощехранилищу, где в забытьи лежал музыкант и бредил.
Тук-тук...
Кристофер приходит в себя и замечает светлое пятно распахнутых дверей. Словно на экране, освещенный сзади, видится в проеме силуэт огромного паука, его кривые ножки, обтянутые блестящими сапогами, распростертые руки с растопыренными пальцами. Фуражка с лакированным козырьком глубоко надвинута на глаза. Стоит не шевелится...
— Пить...— в полуобмороке шепчет музыкант.
— Встаньте и следуйте за мной,— магистр вытаскивает из внутреннего кармана мундира скляницу.— Получите пить.
Кристофер напрягает последние силы. Приподнимается на колени, держась за мокрые камни стен, встает во весь рост, пошатывается.
— Пить!
Светлое пахучее майское утро. В парке свистят скворцы, поют зяблики, чирикают горобцы, голова кружится.
— Пить!
Янис Вридрикис аккуратно наливает в серебряную стопочку из плоской фляги, он, как всегда, выдерживает стиль: для каждого напитка свой сосуд... Впечатление такое, будто они собираются дегустировать охлажденные пары можжевеловых ягод (Old Dry Gin).
— На здоровье, Кристофер Марлов! Торчком колосок!