Фамильное привидение

— Вот именно! А тут такая возможность гневно пометать громы и молнии, поразоблачать примазавшихся к дворянству лже-Глинищевых… С треском изгнать самозванцев, исключить их из стройных рядов Дворянского союза! Бедняга недооценил опасность. Женщина, у которой разрушают хрустальную мечту, не менее опасна, когда ее припирают к стенке, чем нефтедобывающая компания. Она тоже умеет защищаться, нападая.

Генриетта уехала. А Светлова отправилась гулять.

Выполняя электронный наказ мужа больше бывать на свежем воздухе, Светлова честно сидела в чахлом московским скверике… Вокруг бегали столь же чахлые и заморенные, как и скверик, московские дети.

Светловой хотелось сосредоточиться и восстановить всю цепочку недавних событий…

«В конце концов, все на этом свете, очевидно, и в самом деле делается «ради детей», — думала, устроившаяся на скамейке в сквере, Светлова. — Все или почти все».

Аня снова вернулась сейчас к этому своему, уже занимавшему ее и раньше, соображению: «все ради детей». И плохое и хорошее. И воровство и святость. И подвиги и преступления.

Это и был мотив.

Леля Глинищева — толстощекая маленькая девочка с сонными глазками — самый главный подозреваемый в этой истории.

Ради ее родословной, ради ее происхождения, ради ее титулованного будущего — разве не мог разгореться весь этот сыр-бор?!

Вот он и разгорелся.

Ради своей дочки, ради того, чтобы вернуть ей отца, спасти Ладушкина, Генриетта вон что вытворяла! Вставала практически на уши: брала заложника, грабила квартиру.

А Алена?

Страшно испуганная тем, что разоблачение лже-Глинищевых стало почти свершившимся фактом — еще день-два, и приговор Хованского: «Самозванцы!» разойдется по Москве, а главное, станет известен в Дворянском союзе, — Алена в тот вечер в квартире Хованского решилась на преступление.

Ее не остановило даже неожиданное присутствие в квартире Бориса Эдуардовича Роппа. В общем, тянуть и откладывать то, что было уж ею задумано, она не захотела. Тем более что дискета с мемуарами Витенгоф, которой депутат грозил во время разговора, — вот она, лежит на столе прямо перед носом…

Выслушав Хованского, Алена не стала скандалить, плакать. Она смиренно согласилась со всем, что сказал ей депутат… «Да, да, если все обстоит именно так, мы достойны исключения из союза…»

Потом Глинищева взяла под ручку своего послушного мужа и распрощалась. Оделась в прихожей, натянула перчатки… И напоследок попросила у Хованского разрешения позвонить…

Хованского к этому времени уже отвлек разговором многословный Ропп…

Пока все оставались в прихожей, Алена вернулась в комнату, подошла к телефонному аппарату, достала из какой-то герметичной надежной упаковки специально приготовленную, пропитанную ядовитым веществом салфетку… И провела ею по телефонной трубке.

Ведь Алена работала до замужества в том таинственном учреждении в Самыкино. И стало быть, вполне вероятно, что… В общем, как сказал многомудрый таксист журналисту Королеву, подытоживая народный опыт: «С работы всегда что-то можно унести! Так не бывает, чтобы нечего». Кроме того, Алена хорошо запомнила усмешку Алексея Глинищева и слова, которые он произнес: «Ой-ой-ой… какие нежности при нашей бедности… Забыла, как вскакивала в пять утра по будильнику и каждый день в свое Самыкино трюхала? Ради надбавки в пару сотен — «за вредность на производстве»?»

Алена сделала то, что и собиралась сделать…

Потом она вернулась в прихожую и ушла из квартиры Хованского вместе с мужем.

А Ропп еще некоторое время разговаривал с морщившимся от радикулитной боли и уставшим Хованским, пока наконец тот не выпроводил его окончательно.

А когда старик ушел, зазвонил телефон. Это звонил Роман Сошальский.

И Хованский взял трубку.

Все.

Чистая случайность, что он не сделал этого еще при Роппе или что сам Борис Эдуардович не попросил разрешения у депутата позвонить…

Вообще присутствие в квартире Хованского Бориса Эдуардовича Роппа, разговор которого с депутатом явно затянулся, явно все портило… Вышло, что он оказался главным свидетелем.

И, не предполагая, что милиция набросится на Ладушкина, Алена заранее приняла меры, чтобы обезопасить себя.

Ропп был единственным, кто знал о ее пребывании в квартире Хованского тем вечером. Он видел, что она подходила к телефону.

Если его не станет — исчезнет единственный свидетель.

К тому же исчезнувшего Роппа можно было обвинить в отравлении Хованского. Но, к ее немалому удивлению, обвинили Ладушкина.

Конечно, Алена даже рассчитывать не могла на столь благоприятный для нее поворот событий: что милиция сразу и бесповоротно определится с подозреваемым и ухватится за Ладушкина. Глинищева ведь даже и не подозревала о существовании частного детектива Егора Ладушкина. Не подозревала об установленных в квартире камерах…

Правда, они столкнулись однажды в приемной депутата Хованского, когда Егор пришел к нему знакомиться, а Алена, активистка Дворянского союза, дожидалась своей очереди, чтобы договориться об очередном «мероприятии». Но вряд ли они тогда даже обратили внимание друг на друга. И конечно, Алена не догадывалась, что Ладушкин — детектив.