Фамильное привидение

Роковую роль, уведя Анино расследование в сторону, сыграла, сама того не ведая, секретарь Хованского Лика Дементьева.

Ропп действительно присутствовал на том аукционе, где гуляла «Наоко».

Но только в качестве эксперта.

То, что он оказался в одном кадре с людьми из «Наоко», было, очевидно, случайностью… А Лика, когда увидела эти фотографии в газете, решила: мол, ничего себе бедный старик! Вот какие у него, оказывается, знакомства и контакты!.. И Светлова так же подумала.

Впрочем, на их месте мог ошибиться кто угодно…

Итак, «все ради детей». Все или почти все!

Аня думала о Глинищевой, и ей казалось, что благодаря своему «интересному положению» именно она понимает эту молодую женщину. Наверное, и правда это ужасно, когда чудесное будущее, которое ты сконструировал — особенно если твое собственное «настоящее» так себе! — для своего ребенка, и вообще весь этот рассчитанный проект: брак с потомком дворянского рода, планы по воспитанию маленькой княжны — рушатся, как песочный домик, раздавленный чьим-то пляжным шлепанцем…

И толстощекая девочка с сонными глазками оказывается самой обыкновенной девочкой, никакой не княжной…

И теперь все должно зависеть в ее жизни не от того, в каком месте ответвилась ее родословная от древа Гедиминаса, а от ее собственного характера, мозгов, одаренности, внешности… Ну и еще от стечения обстоятельств, которые иногда необъяснимым образом перекладывают карты по-своему.

Что ж… В одном легенда Глинищевых не лгала — когда старик появляется на жизненном горизонте, ничего хорошего это не сулит!

* * *

Изрядно озябшая от долгого сидения на скамье, Светлова очнулась наконец от своих раздумий и огляделась по сторонам.

Вокруг все так же бегали по чахлому скверику бледненькие и заморенные московские дети.

Одна девочка остановилась возле Светловой.

Это умеют только дети: стоять и смотреть в упор, просто оттого, что им интересно на вас смотреть.

— Скучно тебе? — сочувственно поинтересовалась Светлова.

— Нет. Мне тут нравится… Мы и летом тут гуляем.

— А на дачу что ж — не уезжаете?

Девочка пожала острыми плечиками.

— Сегодня мы с мамой расклеивали объявления, — объяснила она. — Это наша работа. Как вы думаете, здесь, в скверике, есть объявления? — Она оглянулась. — Может быть, нам тут еще расклеить?

— Я не знаю… — призналась Светлова, пораженная тем, что заботит такую крошку.

По сути, Светловой открылась какая-то особая сторона московской жизни, в которой маленькие девочки, не имеющие возможности уехать на дачу, расклеивают объявления и гуляют лето напролет в чахлом, зажатом между Садовым кольцом и Селезневкой сквере…

— У меня много друзей… — охотно тараторила девочка. — Мама мой большой друг… Тетя Лида… Она у нас, правда, большая грешница… вы понимаете?

— Не очень, — созналась Светлова. Она слушала девочку вполуха, думая о своем.

— А вы знаете, какой у нас герб?

— Нет… — Светлова даже вздрогнула.

— Хотите, расскажу?

— Спасибо, миленькая… — поблагодарила общительного ребенка, вставая со скамейки, Светлова. — Что-то не хочется.

Эпилог

Ладушкин вернулся в Москву.

К Генриетте.

А Светлова окончательно перешла в растительное состояние, полностью отключившись от всего, что не было связано с ожиданием ребенка.

Единственной интеллектуальной нагрузкой, которую она себе позволяла, было чтение книги госпожи Хиллари Клинтон. А единственно позволительными впечатлениями — впечатления от альбома с изображением средневековых шпалер «Дама и единорог», где фон выполнен в технике «миль флер», что означает «тысяча цветов»…

Тысяча цветов — вот и все, о чем она должна сейчас думать…

Волшебное зрелище. Шелк и шерсть. Шпалеры «Дама и единорог» — одна из самых красивых вещей на свете, когда-либо создававшихся людьми.

Эти шпалеры Светлова созерцала когда-то в парижском музее Клюни. И когда ребенок немного подрастет, думала теперь Светлова, — ну, сначала он, конечно, должен родиться! — она непременно приедет с ним туда и отведет его на детскую площадку в средневековый садик возле стен музея-гостиницы, построенной когда-то аббатом Клюни.

А пока только «миль флер»! Самое волшебное зрелище на свете…

Именно в этом состоянии она и находилась, когда ее навестили супруги Ладушкины.

— Знаешь, что он хотел сделать там, в Париже? — всплеснула руками Генриетта, едва увидев Светлову.

— Да?

— Записаться в Иностранный легион! У меня как сердце чувствовало, что все — я больше его не увижу! Я как тот сон увидела… сразу поняла! Ну, думаю, надо спасать…

Ладушкин слушал словоизвержения своей супруги и довольно поблескивал глазками от таких выражений женской преданности.

Вернувшись в Москву, он довольно быстро обрел свое прежнее самодовольно-уверенное мачообразное состояние.

— Что это ты читаешь? — Гоша наклонился над раскрытой книгой, лежащей у Светловой на столе. — Что за автор?