Фанаты. Сберегая счастье

Они делают заказ, Сашке сразу приносят стакан какао, Всеволоду Алексеевичу кофе. Сашка обнимает чашку двумя руками, чтобы согреться, и машинально прижимается к слегка влажному плечу Туманова — плащ он не снял, а на улице моросил мелкий дождик. Хорошо…

Тут Сашка замечает, что один из мужиков за противоположным столиком смотрит на них. Его собеседник что-то ищет в меню, видимо, собирается заказать добавку. Сашка ещё сильнее прижимается к Туманову. Не нравятся ей вот такие внимательные взгляды. Мелькает мысль, и что вы будете делать, если ситуация выйдет из-под контроля. Мужикам лет по пятьдесят, они объективно крепче и здоровее Туманова, и их двое. Представить Всеволода Алексеевича в драке сейчас можно только в страшном сне. Хотя он легко ввяжется, если будет нужно. Вопрос, чем дело кончится.

Туманов, очевидно, что-то почувствовав, обнимает её, привлекая к себе.

— Ты чего, Сашенька?

Прослеживает её взгляд. Но мужик, смотревший на них, улыбается. И что-то говорит своему напарнику не по-русски. Сашка пытается разобрать слова, но ничего не понимает. Немецкий, что ли? В школе и институте она учила английский.

— Тебя те иностранцы напугали? — Всеволод Алексеевич наклоняется к ней, чтобы заглянуть в глаза.

— Просто не люблю пристальные взгляды противоположного пола. Это опасно.

— Мне кажется, конкретно в данном случае тебе нечего опасаться, — хмыкает Всеволод Алексеевич.

Сашка поднимает взгляд на мужиков и чуть не выплёвывает своё какао назад в чашку. Потому что они держатся за руки. И это отнюдь не дружеское рукопожатие. И что-то обсуждают, улыбаясь и поглядывая в сторону Сашки и Туманова.

— Кхм… М-да уж… Какая своеобразная пара, — фыркает Сашка.

— Мне кажется, они сейчас говорят то же самое про нас, — безмятежно улыбается Всеволод Алексеевич. — Так разобраться, мы с тобой тоже мало подходим под среднестатистический стандарт.

— Сравнили хрен с пальцем…

— Причём практически буквально!

— Да ну вас! Вам еду вон несут! Ешьте давайте и поедем, а то явимся к закрытию. До Востряковского целый час пилить.

— Ничего, Аркадий Иванович не убежит, — хмыкает Туманов. — А меня, я полагаю, любой сторож пропустит. Представь, какое разнообразие, живая легенда, когда вокруг одни неживые!

Сашка едва не давится какао второй раз. Да что ж такое-то, он ей даст сегодня хоть глоток нормально сделать?

* * *

Пока машина несётся по насквозь промокшей Москве, Сашка старается ни о чём не думать. Всеволод Алексеевич по обыкновению развалился в кресле, прикрыв глаза. Опять вызвал «майбах», любит он эти машины, видите ли, удобно ему. Объективно удобно, тут и подставка для ног выдвигается, и массаж можно включить, если долго ехать. А Сашку бесит, что между ними столик-разделитель, который нельзя убрать. И навязчивый сервис бесит: водитель обязательно бежит дверь открывать. А если не хочешь, то надо отдельно об этом писать. Бред какой-то.

— Музыку будете слушать? — уточняет водила сразу, как только они садятся. — Можно подключить вашу.

— Моя и так со мной, двадцать четыре на семь, — огрызается Сашка. — Её и подключать не нужно.

Всеволод Алексеевич хмыкает и устраивается якобы дремать. Но когда машина подъезжает к Востряковскому кладбищу, открывает глаза и распоряжается припарковаться у дальнего входа.

— Оттуда ближе, а у меня нет настроения гулять пешком, — поясняет он Сашке.

— А внутрь заехать нельзя? Вы всё же не простой смертный.

— Да тут вообще простых мало. Вот здесь останови. Я сам дверь открою.

Всеволод Алексеевич выходит из машины, открывает дверь Сашке, подаёт руку. Сашка пытается считать его настроение по выражению лица, но оно какое-то непривычно бесстрастное.

— Пошли, купим цветы сначала.

Он подозрительно хорошо ориентируется. Сразу находит цветочный магазин прямо за кладбищенскими воротами.

— Как удобно, — замечает Сашка. — Днём цветы продал, ночью по кладбищу их же собрал, на следующий день снова торгуешь.

— Саша! Ты сегодня прямо излучаешь оптимизм, — Туманов даже головой качает.

— Вы тоже, — не остаётся в долгу Сашка. — Да и место, знаете ли, не располагает. Давайте вот эти возьмём, белые розы.

Всеволод Алексеевич озадаченно на неё смотрит.

— Ты знаешь, какие цветы любил Аркадий Иванович? Я вот, признаться, не помню таких подробностей. И вообще не уверен, что у него были какие-то предпочтения в этом смысле.

— Не знаю, — пожимает плечами Сашка. — Просто у меня одна история была с ним связана. И там фигурировали белые розы.

— У тебя история с Рубинским? Чего я не знаю? — Всеволод Алексеевич смотрит на неё удивлённо. — Девушка, сделайте нам двадцать белых роз. И ленточку чёрную. Ну, я полагаю, у вас тут других и нет.

Они выходят на улицу. Моросит мелкий дождик, асфальтовая дорожка усеяна жёлтыми листьями. Людей вокруг почти нет, только сторож на входе и две бабульки не спеша идут впереди них, достаточно далеко, чтобы не слышать их разговор.

— А здесь уютнее, чем на Новодевичьем, — замечает Сашка. — Места больше, что ли. Там все впритирочку, иногда чуть ли не на дороге. Идёшь, идёшь, и не замечаешь, что уже по чьей-то могиле топаешь. И зелени здесь больше.