Фантастические создания

В тот вечер Матильда легла на кровать, но не заснула. Она подождала, пока все во дворце не затихнет, а потом бесшумно, словно кошка или мышка, выскользнула в сад, к клетке Какадукана, спряталась за кустом белых роз и стала наблюдать. Ничего не происходило, пока небо не посерело от проблесков рассвета, да и тогда проснулся один Какадукан. Но когда над крышей дворца взошло круглое красное солнце, что-то тихо появилось из дверей дворца. Оно походило на полтора ярда белой ленты, ползущей по земле, и была это Принцесса собственной персоной.

Она беззвучно подошла к клетке и протиснулась между ее прутьями. Щель была очень узкая, но мне еще не доводилось видеть птичьих клеток, между прутьями которой невозможно протянуть полтора ярда белой ленты. И вот Принцесса подошла к Какадукану и начала щекотать его под крыльями, пока он не захохотал во весь голос. Тогда Принцесса снова юркнула между прутьями и вернулась в свою спальню прежде, чем птица отсмеялась. Матильда тоже вернулась в свою комнату. В тот день все воробьи обернулись ломовыми лошадьми, и по дорогам стало не проехать.

После обеда Матильда, как всегда, пришла поиграть с Принцессой и как бы ненароком спросила:

— Принцесса, а отчего вы такая худая?

Принцесса ласково пожала руку девочке и сказала серьезным тоном, с полной искренностью:

— Матильда, у вас благородное сердце! Никто и никогда меня об этом не спрашивал, хотя меня пытались вылечить. А я не могла ответить, пока не спросят, понимаете? Это печальная, трагическая история. Матильда, когда-то я была такая же толстая, как вы.

— Не такая уж я и толстая, — возразила Матильда.

— Какая разница, — нетерпеливо выпалила Принцесса, — в любом случае я была не особенно худая. А потом исхудала.

— Но почему?

— Потому что мне не разрешали каждый день есть мой любимый пудинг.

— Как им не стыдно, — сказала Матильда. — А какой пудинг вы любите?

— Естественно, хлебно-молочный. С засахаренными лепестками роз и грушевыми леденцами внутри.

Конечно же, Матильда тут же отправилась к Королю, но, пока она шла, Какадукан засмеялся, и когда Матильда обнаружила Короля, он был не в состоянии распорядиться насчет обеда, ибо превратился в виллу со всеми современными удобствами. Король уныло стоял посреди парка, и Матильда узнала его только по короне, криво свисающей с одной из печных труб, и по горностаевой оторочке вдоль садовой дорожки. И тогда Матильда под свою личную ответственность заказала повару любимый пудинг Принцессы, и весь двор получал этот пудинг на обед, пока всем придворным не стало противно даже смотреть на хлеб и молоко, а уж грушевые леденцы они вообще обходили за милю. Даже Матильде это блюдо, честно говоря, немножко приелось, хотя она была умная девочка и понимала, что хлебно-молочный пудинг — это здоровая пища.

Но Принцесса становилась все полнее и румянее, и ее платья из шпагатной бумаги все время приходилось распарывать и расставлять, пока не оказалось, что запаса больше нет. И тогда Принцесса стала носить свои старые платья, которые до этого носила Матильда, а потом пришлось позвать портниху и сшить новые. Чем больше Принцесса полнела, тем добрее становился ее характер, и Матильда полюбила ее всей душой. А Какадукан не смеялся уже месяц.

Когда Принцесса поправилась настолько, насколько это приличествует принцессам, Матильда пришла к ней, обняла ее и поцеловала. Принцесса тоже поцеловала ее и сказала:

— Ну хорошо. Я прошу прощения. Я просто не хотела просить прощения за то, как себя вела. Но теперь прошу. Какадукан никогда не смеется, если его не щекотать. Понимаете? Он терпеть не может смеяться.

— И вы никогда больше не станете его щекотать, — сказала Матильда. — Правда, моя дорогая?

— Конечно, не буду, — изумилась Принцесса. — Зачем мне это надо? Это пока я была худая, постоянно вредничала, но теперь, когда снова набрала вес, я желаю всем только счастья.

— Но как люди могут быть счастливы, — сурово спросила Матильда, — когда их всех превратили в то, для чего они не созданы? Ваш дорогой папа обернулся фешенебельной виллой. Премьер-министр был маленьким мальчиком, потом снова стал министром, но теперь превратился в комическую оперу. Половина дворцовых горничных сделались рюмками. Они бегают и звенят, натыкаясь на фарфоровую посуду. Весь флот до последнего матроса — французские пудели, а армия — немецкие колбаски. Ваша любимая няня — процветающая паровая прачечная, а я, увы, стала чересчур умна. Неужели эта ужасная птица не может что-нибудь сделать, чтобы хоть как-то навести порядок?