Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том I

Я с ног до головы в слизи, я внутри. Наверное, со стороны это напоминает рождение наоборот: младенец возвращается в исторгшее его чрево, брыкаясь, извиваясь и калеча утробу. Щупальца больше не молотят по воде, да и попытки стряхнуть меня, как паразита, с изуродованного купола слабеют.

Одна из багровых жил лопается, окатывая меня ядовитыми брызгами. Но забрызгавшая тело слизь защищает кожу. Только там, где слой смазки истончился, чувствую – щиплет. Пустяки, бывало и хуже!

Существо подо мной решает спастись на глубине и стремительно погружается. Набираю полные лёгкие воздуха, ухожу ко дну вместе с медузьим царём – насколько хватит? минута? чуть больше? – и продолжаю атаковать его рыхлое, почти не сопротивляющееся тело, которое, сотрясшись мелкой дрожью, внезапно разваливается на куски.

Мой крестовый поход завершён. Туша великана лопается, выпуская облако из пузырей, вместе с которыми я поднимаюсь на поверхность. Вижу, как тухнет свет внутри поверженного чудовища, а вслед за этим гаснут, как звёзды в предрассветном небе, хороводящие вокруг корнероты – один за другим.

Мир погружается во мрак, но я различаю светлые точки, пробивающиеся сквозь него. Звёзды! Звёзды! И хватаю ртом воздух, и молочу ладонями по тёплым волнам, и ору на полную катушку, торжествуя… И чувствую, как меня покидают последние силы.

А потом внизу из пустоты что-то большое, холодное, жуткое и живое касается моей ноги, и я, обречённо констатируя, что он всё-таки жив – жив, тварь!!! – смиряюсь, что партия проиграна, а второго шанса в игре с такими крупными ставками никто не даст. И теряю сознание, проваливаясь в беспощадное мокрое небытие.

7

– Сколько лет на море живу, столько раз эту байку слышу. Но, ребят, хотите верьте, хотите нет, первый раз сам, – честное слово, первый раз! – вижу, чтобы дельфин человека спас, – доносится издалека, словно сквозь бабушкину пуховую перину, мужской бас.

Он сливается с музыкой, ритм которой суетлив и нестабилен. Завывает то ли Шакира, то ли Агилера.

– Ловко он её вытолкал! К самой яхте почти. Хорошо, молодой человек у борта курил. И ведь заметил, хоть и пьяный!

– Я не пьяный! Я, как бы поточнее выразиться, чуть-чуть принявший.

– Совесть потерявший, козлина, – невидимая девушка передразнивает поддатенького – достоверно, талантливо копируя интонации.

Рассыпается смех.

– Сан Саныч, прибавь-ка скорости! Надо её в больничку побыстрее!

– Да я уже. Смотреть страшно, как бедолаге досталось…

– У меня мазь есть. Правда, она от солнца.

– Иди ты со своей мазью, Светка! Прокладку ей ещё на ожоги наложи.

– Кто же её так? Будто в кастрюле варили. С креветками. Долго…

– Да и цвет похож. Может, это женщина-креветка? Креведко-вуман?

Смех. Они смеются.

Я понимаю, что не надо мной. Это защитная реакция на страх перед непонятным, иррациональным – мы все так поступаем, столкнувшись с ним, всегда. Прячемся в домики и хохочем по углам. Я бы тоже повеселилась. Но не сейчас…

Сейчас нужны силы, чтобы не погрузиться в убаюкивающий мрак навсегда, целиком и полностью. Не увязнуть в нём, не стать бескостной и безмозглой, словно медуза.

И тогда я выныриваю из тьмы и открываю глаза.

Бонус

Пустыня Ньярлатхотепа

Илья Вьюков

Я сведу тебя с ума.

Превращу тебя в червя.

Твою душу поглощу,

в ужас ночи обращу.

Бродить в пустыне будешь,

себя не раз забудешь.

Увидишь страшных тварей,

других миров созданий.

В конце ты до меня дойдешь,

украдкой разговор начнёшь.

Но смертью страшной ты умрёшь,

в рабы ко мне ты попадешь.

Ведь я – Ползущий Хаос,

невыразимый образ.

И там везде я, где ты есть.

Моих слуг-масок здесь не счесть.

Память (по Лавкрафту)

Влад Волков

Однажды встретив Демона Пустыни,

Джинн только об одном его спросил:

«Старейший! Видишь, древние руины?

Поведай, кто, когда их возводил?

Они так необычны, так красивы!»

Джинн каменные стены восхвалял:

«Все линии, все эти перспективы!

Скажи мне, кто всё это изваял?»

Останки храма время не щадило,

Но он ещё не обратился в прах.

Как памятник, как старая могила,

Хранящая секрет в своих стенах.

Взбирались цепко лозы по колоннам,

Губительной листвой качал анчар.

Лишь ветер нынче тех созданий помнил,

А собеседник Джинна всё молчал…

Луна царила бледно над долиной,

И в мутных водах алой Век-реки,

Виднелся отблеск Демона Пустыни,

Он хмурил лоб и потирал виски.

То зажигались, то вмиг гасли звёзды,

Покуда думал Древний свой ответ.

«Кем возведён, да и когда был создан?

А, что с того? Их боле в мире нет…»

Проговорил он, выглядя уставшим,

Воззрившись с тяжкой грустью на песок.

И голосом вздохнул прогромыхавшим:

«Я слишком стар, чтобы припомнить всё…»

В листве резвились шумно обезьяны,

Скакали средь вздымавшихся ветвей.

«Они для мира были лишь изъяном…»

Промолвил Демон в сумраке ночей.

Среди пещер змеились твари разны,

Из мрака выползали существа,

Причудливы, страшны и безобразны.

«А эра этих зодчих уж мертва.

Их мало из Богов кто заприметил,

Болезнь на теле мира. Так, дефект…

Остались лишь руины на планете,

Тех, кто когда-то звался… «Человек»!»

Заброшенный район

Александр Лещенко