Фантомная боль

Затем я снова вспомнил о кусочке картона, который я засунул в свой внутренний карман. Я налил себе полную рюмку кальвадоса, но после некоторых колебаний выплеснул напиток в раковину. После чего позвонил по номеру, указанному на кусочке картона. Мне пришлось несколько раз назвать свое имя. Молодой человек, с которым я беседовал, казалось, все никак не мог взять в толк, для чего я ему звоню.

— Вы ведь ничего не продаете? — в очередной раз спросил он.

— Я хочу забрать свой пакет, — снова повторил я. — Я ничего не продаю.

Кто знает, может быть, у меня еще есть шанс на спасение и этот шанс упрятан в большой почтовый конверт с уймой иностранных марок и вложенными таможенными декларациями? Да-да, вероятней всего, это пакет, проверенный таможней и затем снова небрежно заклеенный.

И я еще раз рассказал ему все с начала и до конца.

— Ну-у, — промычал юноша, — перезвоните вечером, попозже.

— Может, вы скажете этому человеку, чтобы он сам мне перезвонил? — И я продиктовал свой номер телефона.

Довольно утомительно клянчить пакеты, передавать которые вы не просили. После этого я позвонил своей жене в Вену. Она сообщила, что все идет нормально. Большинство докладчиков скучные, но один психиатр из Рима рассказал что-то интересное. Вечером у них банкет, но она не собирается долго засиживаться.

— А как ты? — поинтересовалась она.

— Надумал написать новую книгу, «Письма моему трубочисту».

— Очень хорошо, — похвалила она, — пора тебе и вправду приняться за что-то новенькое.

— «Письма моему трубочисту», — повторил я, желая удостовериться, что она поняла мою шутку. Ведь не подумала же она, в самом деле, что я это всерьез? — Береги себя, — сказал я на прощанье и снова налил себе кальвадоса, однако после некоторых колебаний опять-таки вылил его в раковину. Но прежде чем это сделать, поднес рюмку к носу и хорошенько принюхался.

Ужиная в маленьком французском ресторанчике, куда ходят сплошь пожилые холостяки, я размышлял над «Письмами моему трубочисту». Возможно, моя жена права и это совсем неплохая идея. Вообще-то ей часто приходят в голову дельные мысли.

Как-то раз она мне сказала, что никто бы не удивился, очутись я с другими пациентами в клинике для душевнобольных, и что единственная причина, почему я до сих пор не там, это она — человек, с которым я всегда могу поговорить.

За годы, проведенные в дневном стационаре для душевнобольных, моя жена пришла к выводу, что случаев выздоровления не бывает. В лучшем случае удается помочь пациенту разобраться со своими проблемами, но малейший срыв тут же может вызвать рецидив болезни. Так, например, одного пациента, дела которого, казалось бы, уже шли на поправку, как-то раз поздно вечером обнаружили бегущим голым по Голландскому туннелю. Его задержала полиция и доставила в больницу. Признаться, я тоже по вечерам иногда разгуливаю голым по дому, но все же есть разница между Голландским туннелем и собственным домом.

— Выздоровление — это иллюзия, — произнесла моя жена однажды утром, дожидаясь своего капуччино.

Мы с ней часто по утрам вместе выходили из дома и шли в кофейню, там я садился и сразу же разворачивал газету. Она тем временем заказывала два капуччино в пластиковых стаканчиках и брала их с собой к психам.

Я всегда просыпался первым, потому что моя жена никогда не реагировала на будильник.

Я давал ей еще четверть часа поспать, а сам тем временем читал письма, на которые в то утро собирался ответить. Затем я тряс ее за плечи со словами:

— Психи кричат «Просыпайся!», эхом разносится их призывный клич — ты им нужна!

От этого она и в самом деле просыпалась.

— Если выздоровление — это иллюзия, — сказал я (она все так же стояла возле стойки в ожидании своего капуччино), — то единственная серьезная проблема — это то, что они появились на свет.

— Да, — сказала она, — для тебя это серьезная проблема.

* * *

Три года своей жизни я провел в ночном магазине. Дошло до того, что из дома я шел прямо в ночной магазин, а из ночного магазина — прямо домой. Иногда я пытался заглянуть по дороге в кафе, или в кино, или к кому-нибудь в гости, но чаще одной попыткой все дело и ограничивалось.

Когда мне стали сниться цены на рыбные палочки в тесте и на салат из лососины, на овощную запеканку и на соте, я понял, что настало время что-то менять в своей жизни. Только я не знал, как это сделать. Я забрался на дерево и теперь никак не мог решиться с него слезть. Сидя на верхушке дерева, я поглядывал на других людей и время от времени что-то разогревал. Позвать кого-нибудь на помощь казалось мне неприличным. Поэтому я делал вид, что мне очень даже нравится сидеть на дереве, словно это и было моим главным занятием в жизни.

* * *

За ужином в маленьком французском ресторанчике я читал журнал. Во внутреннем кармане у меня лежало не меньше двадцати лотерейных билетиков, но я решил их приберечь, чтобы было чем заняться после кофе.