Фантомный бес

Письмо опоздало

Осенью 1924 года Эйнштейн, вернувшись из годового лекционного турне по всему миру, выбрал наконец время более основательно углубиться в работу Фридмана. Спокойно, в тишине он сел, вчитался и вдруг понял, что это очень увлекательная теория. Сумасшедшая, конечно! Но при этом заманчиво красивая и, по всей видимости, математически точная.

Вселенная может расширяться или сужаться, — объясняет Фридман, — с ускорением или с замедлением. Он выводит два дифференциальных уравнения, описывающих три возможных сценария развития Вселенной. Она может сжиматься, расширяться, снова схлопываться и даже возникать из точки, словно бы из «ничего». Она может обладать отрицательной кривизной, то есть быть бесконечной по объему и неограниченной в пространстве. Но, скорее всего, кривизна ее положительна, и она, Вселенная, конечна по объему, замкнута сама на себя, но при этом не имеет границ.

И все это у математика из Петрограда безупречно сформулировано, холодно и ясно. Вселенная конечна, но безгранична. «Хорошо сказано!» — прошептал Эйнштейн и тряхнул сжатыми кулаками.

Три фридмановских сценария эволюции космоса задают различные зависимости космического радиуса от времени. В первом сценарии Вселенная расширяется из точки. Во втором — она расширяется из состояния с неким радиусом, отличным от нуля. В этом случае уже в самом начале все-таки что-то есть. Третий сценарий описывает периодическое расширение Вселенной и сжатие ее обратно в точку. По сути это бесконечные колебания Вселенной — то все, то снова ничего. Ужас и восторг!

— Этот парень из России всех обогнал, — бормотал Эйнштейн.

И он решил ответить этому «парню». Не торопясь, написал он письмо и отправил его через Лейден, пользуясь посредством Эренфеста:

«Уважаемый господин Фридман! Я вновь, и на этот раз весьма внимательно, изучил ваши соображения, вычисления и полученные Вами результаты относительно кривизны пространства, взятой как функция времени. Не скрою — они впечатляют. Было время, они меня неприятно удивили и даже встревожили. Особенно предположения о раздувании Вселенной и о возможности процесса противоположного — ее своеобразного схлопыванья, ее сжатия в точку. Тут мне словно бы открывались не столько скрупулезные мысли математика, сколько воображение художника. Художник, конечно, тоже неплохо, да ведь это же не о том. Но я дал себе время остыть и задуматься. Одним из итогов длительных моих размышлений стало это письмо. Приношу извинения за прошлую мою недооценку вашей работы. Математические выкладки Ваши безупречны, выводы достаточно логичны, хотя и парадоксальны. Но пока все это, как и многие мои довольно дикие соображения, остается лишь на бумаге. Вот почему я целиком разделяю Вашу мысль о необходимости новых и весьма серьезных астрономических наблюдений. Без них наши математические фантазии, сколь изысканны они бы ни были, обречены оставаться фантазиями. Но наблюдательная астрономия сегодня развивается довольно быстро, и надежда на новые данные становится все более уверенной. Нам остается ждать. Так наберемся же терпения! Пока же, как мне представляется, рано делать выводы о не стационарности Универсума (по крайней мере, на расстояниях в несколько сот миллионов световых лет). Однако же бывают и такие области математических предположений, где всякая астрономия бессильна.

Мне очень жаль, что Ваши изящные построения как будто бы не имеют физического смысла.

Повторяю, очень жаль!

Желаю Вам творческой энергии и упорства, с почтением и восхищением,

Ваш Альберт Эйнштейн».

Письмо шло через несколько стран, обросло штемпелями и какими-то крючковатыми пометками на конверте. В конечном итоге оно достигло почтового отделения на Васильевском острове. Когда почтальон принес его на 5-ю линию в дом 36, квартиру 13, он застал запертую дверь и равнодушно опустил помятый конверт в прорезь ящика. Он не мог знать, что человека, которому он принес письмо самого знаменитого физика планеты, уже около двух недель нет на этом свете.

Около месяца назад Александр Фридман заразился брюшным тифом. Ослабленный недоеданием организм не смог оказать сопротивления, и пронзительно глубокий физик и математик сгорел за несколько дней. Он и умер в возрасте классического мало живущего гения — в 37 лет.

Глобальная миссия Японии

— Какая страна призвана руководить миром? — спросил принц Коноэ.

— Мне думается, вопрос поставлен верно, — ответил наследный принц Хирохито. — И добавил с загадочной улыбкой:

Грома гремят, и темен мрачный лес,

Грабитель притаился за стволами.

И ты теперь дремать уже не вправе.

— Это Басе? — церемонно улыбнулся в ответ Коноэ.

— Нет, это Еса Бусон. Но эпоха почти та же.