Фараон

– Им не взять его! – ответил он. – Вы обманываете нас или сами обмануты. Вы предполагали захватить Лабиринт и его сокровищницу двадцать третьего паопи. А тем временем растрачиваете силы у храма Птаха, и дело с Лабиринтом у вас пропало… Что тут творится? Где тут рассудок? – продолжал, волнуясь, финикиянин. – Зачем штурмовать пустые здания? Это может привести только к тому, что будет усилена охрана Лабиринта!

– Возьмем и Лабиринт! – воскликнул Тутмос.

– Ничего вы не возьмете! Ничего! Лабиринт мог взять только один человек, которому помешает ваш сегодняшний провал в Мемфисе.

Тутмос остановился посреди аллеи.

– Так скажи же, в чем дело? – спросил он Хирама.

– В беспорядке, который у вас тут царит. В том, что вы уже не правительство, а кучка офицеров и вельмож, которых жрецы гонят, куда хотят. Вот уже три дня во всем Нижнем Египте царит такое смятение, что чернь громит нас, финикиян, ваших единственных друзей. А почему? Потому что бразды правления выпали из ваших рук и уже подхвачены жрецами.

– Ты говоришь так, потому что не знаешь положения, – ответил Тутмос. – Жрецы восстали и натравливают народ на финикиян, но власть в руках фараона, и все происходит по его приказу.

– И сегодняшний штурм храма Птаха? – спросил Хирам.

– Да, – сказал Тутмос, – я сам присутствовал на тайном совете, на котором фараон отдал приказ завладеть храмами сегодня вместо двадцать третьего.

– Ну, – воскликнул Хирам, – тогда я заявляю тебе, начальник гвардии, что вы пропали! Мне достоверно известно, что сегодняшний штурм был решен на заседании верховных жрецов и номархов, состоявшегося в храме Птаха тринадцатого паопи.

– Зачем же им было договариваться о нападении на самих себя? – спросил с насмешкой Тутмос.

– Должно быть, это им нужно. А что они лучше ведут свои дела, чем вы, – в этом я убедился.

Дальнейший разговор прервал адъютант, позвавший Тутмоса к фараону.

– Ах да! Чуть не забыл. Ваши солдаты задержали жреца Пентуэра, который хочет сообщить фараону что-то важное, – сказал Хирам.

Тутмос схватился за голову и тотчас же послал адъютанта разыскать Пентуэра. Затем пошел к фараону и, вернувшись, предложил финикиянину следовать за ним.

Войдя к фараону, Хирам застал там царицу Никотрису, главного казначея и нескольких генералов. Рамсес ХIII нервно ходил по комнате.

– Вот оно – несчастье фараона и Египта! – воскликнула царица, указывая на финикиянина.

– Высокочтимая государыня, – ответил, не смутившись и кланяясь ей, Хирам, – время покажет, кто был верным, а кто дурным слугой фараона.

Рамсес ХIII вдруг остановился перед Хирамом.

– У тебя с собой письма Херихора к Ассирии?

Финикиянин достал из-под одежды пакет и молча отдал его фараону.

– Вот это мне и нужно было! – воскликнул, торжествуя, фараон. – Надо немедленно объявить народу, что верховные жрецы предали государство.

– Сын мой! – взмолилась царица. – Тенью отца, нашими богами заклинаю тебя – воздержись на несколько дней с этим объявлением. Надо быть очень осторожным с дарами финикиян.

– Государь, – вставил Хирам, – можешь даже сжечь эти письма. Для меня они не имеют никакой ценности.

Фараон подумал и спрятал пакет на груди.

– Ну, что ты слышал в Нижнем Египте? – спросил он Хирама.

– Повсюду громят финикиян, – ответил тот. – Дома наши разрушают, имущество расхищают, и убито уже много людей.

– Я слышал! Это дело жрецов.

– Лучше скажи, мой сын, что это возмездие финикиянам за их безбожие и алчность, – вмешалась царица.

Не глядя на царицу, Хирам продолжал:

– Вот уже три дня, как в Мемфис прибыл начальник полиции Бубаста с двумя помощниками. Они напали на след убийцы и мошенника Ликона…

– Воспитанного в финикийских храмах, – съязвила царица Никотриса.

– Ликона, – продолжал Хирам, – которого верховный жрец Мефрес похитил у полиции и суда… Ликона, который в Фивах, выдавая себя за ваше величество, бегал голым по саду, как сумасшедший.

– Что ты говоришь? – вскричал фараон.

– Спросите, государь, у вашей досточтимой царицы-матери. Она его видела, – ответил Хирам.

Рамсес растерянно посмотрел на мать.

– Да, – сказала царица, – я видела этого негодяя, но не говорила тебе ничего, чтобы не огорчать тебя. Но кто докажет, что Ликон был подослан верховными жрецами; это могли с таким же успехом сделать финикияне…

Хирам иронически улыбнулся.

– Мать! Мать! – с укоризной воскликнул Рамсес. – Неужели твоему сердцу жрецы ближе, чем я?

– Ты мой сын и господин, дороже которого у меня нет никого на свете! – с пафосом воскликнула царица. – Но я не могу допустить, чтобы чужой человек, язычник, клеветал на священную касту жрецов, из которой мы оба родом! О Рамсес! – вскричала она, падая на колени. – Прогони дурных советников, толкающих тебя на осквернение храмов, на оскорбление преемника твоего деда Аменхотепа! Еще есть время примириться… чтобы спасти Египет…

Вдруг в комнату вошел Пентуэр в разодранной одежде.

– Ну, а ты что скажешь? – спросил с необычайным спокойствием фараон.

– Сегодня, может быть сейчас, – ответил, волнуясь, жрец, – произойдет солнечное затмение…

Фараон даже отпрянул от неожиданности.