Фараон

– А какое мне дело до солнечного затмения? Тем более в такую минуту?

– Господин, – ответил Пентуэр, – я тоже так думал, пока не прочитал в древних летописях описание затмения… Это такое грозное, устрашающее явление, что необходимо предупредить о нем весь народ.

– Непременно, – вставил Хирам.

– Почему же ты раньше не оповестил нас? – спросил жреца Тутмос.

– Два дня меня держали в темнице солдаты… Народ мы уже не успеем предостеречь. Но сообщите по крайней мере караулам при дворце, чтобы хоть они не поддались переполоху.

Фараон хлопнул в ладоши.

«Какая неудача», – прошептал он, а затем сказал вслух:

– Как же это произойдет и когда?…

– День превратится в ночь… – ответил жрец. – Это продлится столько времени, сколько нужно, чтоб пройти пятьсот шагов. А начнется в полдень. Так сказал мне Менес.

– Менес? – повторил фараон. – Мне знакомо это имя.

– Он писал тебе об этом, государь!.. Так объявите же войскам!..

Немедленно прозвучали рожки. Гвардия и азиаты построились в полном вооружении, и фараон, окруженный штабом, сообщил солдатам о затмении, прибавив, чтоб они не боялись, ибо тьма скоро исчезнет и он сам будет с ними.

– Живи вечно! – возгласили солдаты.

Одновременно было отправлено несколько всадников в Мемфис.

Генералы стали во главе колонн, фараон задумчиво шагал по двору, сановники тихонько переговаривались с Хирамом. Царица же, оставшись одна, пала ниц перед статуей Осириса.

Был второй час, когда солнечный свет и в самом деле стал тускнеть.

– Действительно настанет ночь? – спросил фараон Пентуэра.

– Да. Ненадолго.

– А куда же денется солнце?

– Скроется за луной.

«Надо будет вернуть милость жрецам, наблюдающим звезды», – подумал фараон.

Сумрак быстро сгущался. Лошади азиатов проявляли беспокойство, стаи птиц спускались вниз и с громкими криками облепили все деревья сада.

– Эй, песенники! – скомандовал Калипп грекам. Затрещали барабаны, взвизгнули флейты, и под этот аккомпанемент греческий полк запел веселую песню про дочку жреца, которая так всего боялась, что могла спать только в казармах.

Вдруг на желтые ливийские холмы пала зловещая тень и с молниеносной быстротой закрыла Мемфис, Нил и дворцовые сады. Тьма окутала землю, а на небе появился черный, как уголь, шар, окруженный огненным венцом.

Неимоверный крик заглушил песни греческого полка. Это азиаты издали военный клич и пустили к небу тучи стрел, чтобы спугнуть злого духа, который хотел пожрать солнце.

– Ты говоришь, что этот черный круг – луна? – спросил фараон у Пентуэра.

– Так утверждает Менес.

– Великий же он мудрец! И темнота сейчас прекратится?

– Непременно.

– А если луна оторвется от неба и упадет на землю?

– Этого не может быть. А вот и солнце! – радостно воскликнул Пентуэр.

По полкам пронесся клич в честь Рамсеса ХIII.

Фараон обнял Пентуэра.

– Воистину, – сказал фараон, – мы видели удивительное явление. Но я не хотел бы видеть его еще раз. Я чувствую, что, если бы я не был солдатом, страх овладел бы моим сердцем.

Хирам подошел к Тутмосу и прошептал:

– Пошли сейчас же гонцов в Мемфис. Я боюсь, как бы верховные жрецы не затеяли что-нибудь недоброе.

– Ты думаешь?

Хирам кивнул головой.

– Они не управляли бы так долго страной, – сказал он, – не пережили бы восемнадцать династий, если бы не умели пользоваться такими случаями, как сегодня.

Поблагодарив солдат за проявленную ими выдержку, фараон вернулся к себе. Он все время впадал в задумчивость, говорил спокойно, даже мягко, но на красивом лице его была какая-то неуверенность. В душе Рамсеса происходила мучительная борьба. Он начинал понимать, что жрецы располагали силами, которые он не только не принимал в расчет, но даже отвергал, не хотел о них и слышать.

Жрецы, наблюдавшие за движением звезд, сразу выросли в его глазах. И фараон подумал, что надо непременно познать эту удивительную мудрость, законы, которые так чудовищно путают человеческие планы.

Гонец за гонцом отправлялись из царского дворца в Мемфис, чтоб узнать, что там произошло во время затмения. Но гонцы не возвращались, и над фараоновой свитой простерлись черные крылья неизвестности. Что у храма Птаха произошло что-то недоброе – в этом никто не сомневался, но никто не решался строить догадки о том, что именно произошло. Казалось, будто и фараон, и его доверенные люди рады каждой минуте, протекшей без известий.

Тем временем царица, подсев к фараону, шептала ему:

– Разреши мне действовать, Рамсес. Женщины оказали нашему государству не одну услугу. Вспомни только царицу Никотрису[131] из шестой династии, или Макару,[132] создавшую флот на Красном море. Если храм Птаха не занят и жрецы не подверглись оскорблениям, я помирю тебя с Херихором. Ты возьмешь в жены его дочь, и царствование твое будет преисполнено славы… Помни, твой дед, святой Аменхотеп, был тоже верховным жрецом и наместником фараона. И кто знает – царствовал ли бы ты сейчас, если бы священная каста не пожелала видеть на троне своего отпрыска. И так ты их благодаришь за власть?

Фараон слушал ее и думал, что все-таки мудрость жрецов – огромная сила и борьба с ними трудна.