Фартовое дело

— Понятно… — презрительно усмехнулась Светка. — Приехала зараза и спокойную жизнь нарушила. Работенку решила подкинуть. И выполнять страшно, и отказаться нельзя — зарежет… А ты не подумал, Никитушка, почему баба, которая несколькими сотнями людей командует и перед которой иногда бугаи по сто килограммов на коленках ползают, следы от моих каблуков целуют, жизнь себе вымаливая, вдруг сама к тебе приезжает и к себе в «Мерседес» сажает? Ты думаешь, я бы не могла к тебе Серого прислать или даже Ежика? Они бы тебе не хуже все объяснили. Я думаю, что Серый бы наверняка внушительнее и толковее моего задачу поставил. Прямо в магазине «Хлеб», не отходя от кассы. И ты бы уже завтра помчался исполнять, даже не спросив, заплатят тебе за это или просто в живых оставят… Я правильно говорю?

— Правильно, — произнес Никита. Он уже понял, куда гнет Булочка, и ему очень хотелось ей поверить. Но какая-то перегородка, неизвестно из чего сделанная, однако на вид очень прочная, стояла между ними.

— Неужели не понял?! — Светка взяла его за плечи и повернула к себе лицом. В углах глаз блеснули слезинки.

— Понял… — отводя глаза, пробормотал Никита. — Только не верится…

— Почему? — надушенная Светкина ладошка легла Никите на шею и подбородок, почти насильно вновь повернула его лицо так, чтоб он посмотрел ей в глаза. — К чему мне тебе врать?

— Понимаешь, я боюсь, что ты сама себе врешь. Может быть, просто не можешь понять чего-то, придумала, нафантазировала немножко. У меня тоже что-то такое чувствуется… Я, наверно, не так говорю и не то.

— Может, и не то… — вздохнула Светка. — Несмышленыш ты все-таки. Зачем я с тобой связалась? Кошка с мышонком играла-играла — и доигралась… Можешь, конечно, что хочешь думать, но это так. Мне не стыдно сказать — да, я тебя люблю. Фитюльку какую-то, мальчишку сопливого, ни кожи ни рожи — а люблю. У меня дел — вот так, по горло, мне о них надо думать, а я ночью в подушку реву. И так четыре месяца!

— Прости… — выдавил Никита, чувствуя какой-то стыд. Не он все это закручивал, а получалось, будто виноват. И надо было как-то оправдываться, чего-то говорить, но он не знал. А потому просто взял Светку за мягкие ладошки и прикоснулся к ним губами. К остреньким косточкам на пальцах, к ноготкам, к запястьям с часиками, потом подушечкам пальцев…

— Что ж ты делаешь, дьяволенок бесстыжий?! — прошептала Светка, прикрывая глаза веками и откидывая голову на подушки сиденья. — С ума меня свести хочешь, да? Ну давай, давай! Вей из меня веревочку! Всегда готова, как юная пионерка…

— Ты сама кого хошь сведешь с ума. — Никита почувствовал во всем теле жар и озноб одновременно. Он порывисто придвинулся к Светке, Светка повернулась к нему. Обхватив друг друга руками, они с силой прижались, сладко спаяли губы в долгом поцелуе…

— Заморочка ты моя! — выдохнула Светка, едва они оторвались друг от друга. — Сдохнуть можно…

Никита жадно гладил ворсистый мех шубки, из-под которого шло возбуждающее, нежное тепло. Все, что составляло «стенку», отделявшую его от Светки, таяло, растекалось, исчезало. Ему было плевать на то, где они находятся, слышат ли их с переднего сиденья Светкины парни, видят ли их через стекла пассажиры машин, несущихся рядом по Кольцевой. Чуть дрожащими от возбуждения руками он принялся расстегивать пуговицы на шубке, в то время как Светка, притянув его лицо к себе, медленно водила губками по щекам, носу, ушам, глазам.

Наконец шубка распахнулась. Ш-ших! — это Светка одним движением расстегнула «молнию» Никитиной куртки, просунула руки под свитер, стала выдергивать рубаху из брюк… А Никита, пробравшись под шубку, расстегнул обнаружившийся там некий деловой жакет, всунул под него руки, ощущая сквозь тонкую ткань блузки гибкую горячую талию, спину, плечи.

— Светик, Светуля, Светулечка… — вышептывал Никита, чувствуя необыкновенный прилив нежности к этому невероятному, опасному, умопомрачительному существу. Потом блузка как-то сама собой выпросталась, ладони проскользнули под нее, прикоснулись к волнующей трепетно-жаркой коже и плавно покатились вверх, от талии к плечам… А Светкины ладони уже ластились к Никитиной спине и бокам.

— Тепленький мой мальчик… — потираясь щекой о Никитино ухо, бормотала Светка каким-то хмельным голоском. — Я так ждала… Ты не поймешь…

— Я уже все понял. Все-все-все… — Никита одной рукой продолжал ласкать Светке спину, а другой осторожненько расщипывал пуговки на вороте блузки. — Я тебя люблю…

— Повтори еще разик, а? — Светка жадно прижала к себе Никиту.

— Хоть тысячу… Люблю! Люблю-люблю-люблю-люблю! — горячечно шептал Никита, осыпая Светкино лицо градом поцелуев.

— Ты серьезно матери сказал, что ночевать не придешь? — спросила Светка.

— Как просила, — кивнул Никита.

— Тогда я тебя к себе ночевать отвезу… Не возражаешь?

— Издеваешься, что ли?! Как я могу возражать?

— Покорного раба изображаешь? — прищурилась Светка. — Смотри, выпорю! А ну-ка быстро скажи, как настоящий мужик: «Булка! Я хочу с тобой спать!» Громко, во весь голос!

— Булка! Я хочу с тобой спать! — заорал Никита во всю глотку. Светка расхохоталась.