Фартовое дело

— Брюки застегнул? — спросила она, поправляя прическу. — Я сейчас переборку открою. Надо ребятам сказать, чтоб с Кольцевой сворачивали…

— А куда поедем?

— Дачку я тут приобрела под Москвой… Для подобных случаев.

В каком районе Подмосковья обосновалась Светка, Никита так и не усек. Похоже, это входило в ее планы. По размерам она была, как показалось Никите, намного крупнее той, которую подарил Люське в Ново-Сосновке Вальтя Балясин. Впрочем, он успел разглядеть не так много. Немного двора, подземный гараж, лифт, кусок коридора и спальню.

— Ты ужинал? — заботливо спросила Светка.

— Дома, — кивнул Никита.

— Со мной не поешь? А то я голодная, как волчица. Подкрепись, может пригодиться…

Она вызвала какую-то черноволосую девицу, одетую, как Никите показалось, несколько вызывающе для служанки: в коротенькую красную юбочку до середины бедер, черные сетчатые чулки, алые туфельки с розочками из тесьмы и розовый передник с вышитой клубничинкой. Этот самый передничек играл заодно и роль бюстгальтера, а спина у служанки была вообще голая. К тому же у нее были масляные, прямо-таки, переполненные любовью карие глаза, которые с одинаковым обожанием и готовностью смотрели то на хозяйку, то на гостя.

— Здравствуйте, Светлана Алексеевна! Жду ваших указаний… — произнесли ее чувственные губки с не очень заметным украинским акцентом.

— Здравствуй, Маричка… — Булочка нежно улыбнулась.

Когда эта девица, демонстрируя неплохую технику виляния попкой, удалилась, получив указания принести ужин, Никита спросил:

— У вас тут, конечно, не холодно, но…

— Это ее вечерняя униформа, — ухмыльнулась Светка. — Возбуждающе выглядит, верно? За то и держу. Специально, чтоб у вас, кобелей, слюнки текли. Венгерка закарпатская, между прочим. Иностранка, так сказать. Но гулять не в Будапешт поперлась и даже не в Киев, а в Москву. Хорошо снималась, но немножко жадничала. Сутенер просек, что она левачит, отлупил ее немножко для острастки и пообещал ноги переломать. Деньги отобрал, паспорт. А она сдуру сбежала, на электричках до нашей области доехала. Там ее менты хватанули. В общем, она сидела в обезьяннике, а я как раз в эту ментуру приехала разбираться по поводу одной драки в «Квинте». Вижу: сидит такая кралечка рядом с бомжихами вшивыми. Пожалела, выкупила. Теперь она обожает меня, как кошка. С ней все, что хочешь, можно делать… Рабыня!

— Любишь ты, Светка, рабовладение! — заметил Никита.

— Люблю. Я, когда в школе училась, очень любила читать всякие книжки о Древнем Риме, о феодализме… И воображала, будто я — римская матрона, а все мальчишки — мои рабы. Я их даже драться заставляла, как гладиаторов. Только за то, чтоб мой портфель до дома донести.

— Неужели дрались?

— До крови.

— А девчонки тебя за это не били?

— Девчонки вокруг меня на цыпочках бегали. И на ушко шептали, кто обо мне что говорит.

— Значит, ты с самого детства такая?

— Выходит, что так. А вот с тобой я попалась… Второй раз в жизни.

— А первый раз когда?

— Давно. Пятнадцать лет назад.

— Ты это имела в виду, когда говорила, что влюбилась, как пятнадцатилетняя?

— Это самое. Рассказать?

— Расскажи, если это нужно…

— Конечно, нужно. Если б ты мне был никто, я бы об этом умолчала. Но ты должен понять, до чего меня, дуру старую, довел. И если я тебе о своей первой любви не расскажу, ты будешь думать, будто все, что между нами, — игрушки. А ты не должен так думать, иначе все это плохо кончится…

Изящно вышагивая длинными ножками, вошла Маричка и прикатила столик с горкой бутербродов, каким-то замысловатым салатом и бутылкой марочного вина.

— Свободна, — кивнула ей хозяйка и, когда служанка удалилась, налила вино в бокалы.

— За откровенность! — чокаясь с Никитой, произнесла Светка. — А теперь ешь и слушай. Я еще в школе училась. В девятом классе. И хотя могла любого парня выбирать, никто мне не нравился. Половина девчонок уже вовсю трахалась, а я чистая и непорочная ходила, представляешь? Они мне все о себе рассказывали по старой памяти, а мне и завидно, и стыдно — в общем, это надо девчонкой быть, чтобы понять. Были и такие, которые предлагали с ними полазать по кабакам — уже просекли, что за удовольствие можно бабки иметь. Если б тогда пошла — была бы сейчас вроде Марички этой. Только хуже, потому что если в пятнадцать начать, к тридцатнику истаскаешься… Но Бог уберег. В наш подъезд переехал режиссер из областного драмтеатра. Когда-то, говорят, в Москве играл, даже надежды подавал. А потом то ли сболтнул что-то не то, то ли подписался не под тем — короче, ему сказали: вали из Москвы, пока не посадили. Вот он и нашел себе место у нас. Сам по себе театр у нас лажовый, конечно, но на безрыбье и рак — рыба. А у этого Владислава Константиновича, наверно, талант был какой-то. В общем, он сделал пару постановок, которые стали смотреть, в областных газетах о нем начали писать, начальство городское зауважало. О старых грехах небось только в КГБ помнили. В общем, он стал в городе знаменитостью.