Фата моргана

Во время путешествия мне и в голову не приходило, что если со мной что-нибудь случится, то у них может не оказаться средств на обратную дорогу!

— Толик вскоре уехал в Петропавловск-Камчатский. Его пригласили на военную службу и даже повысили звание. У пограничников сейчас людей не хватает, срочников-то они в береговую охрану брать перестали. Теперь он старший лейтенант на корабле, и охотится на браконьеров. Мы иногда созваниваемся, он говорит, что жизнью доволен, и в Москву больше не собирается, — продолжала Полина.

— А где Эдуард?

— На второй день после нашего прибытия он просто исчез. Вместо него в номере оказался какой-то командировочный, который вертел в руках его фотоаппарат. Мы с Анатолием узнали, что Эдуард продал ему камеру, собрал свои вещи, и сразу же отправился в аэропорт. Больше мы его не видели. Убегая, он так торопился, что забыл в номере свой бесценный планшет с записями о нашем путешествии.

— Понятно, — сказал я, собираясь с мыслями.

— Виктор, а что ты делал все это время?

— Искал дорогу к тебе!

Я не стал рассказывать Полине о всех сложностях моего пути. Ей не следовало знать, что мне пришлось заглянуть смерти в глаза, и я ограничился коротким рассказом о моем путешествии вдоль берега.

— А тот бандит, которого поймали вместе с тобой; ты его не боялся?

— Он вовсе не бандит, Полина. И вообще, это сейчас не главное!

— А что главное?

— Главное то, что я тебя люблю! — сказал я, крепко обняв девушку.

Глава 21.

У Полины было ночное дежурство, и я проводил ее до входа в больницу, вызвав любопытство у нескольких встречных медсестер. Заломив в зубах "Беломорканал", я с интересом смотрел на освещенные окна палат, когда открылась дверь с надписью "Приемный покой". Я собирался уходить, но сгорбленная фигура в белом халате внезапно окликнула меня:

— Эй, парень! Можно тебя на два слова?

— Отчего ж нет, — спокойно сказал я, — мне спешить некуда!

У этого мощного парня совсем не было шеи. Лицо его было ассиметрично, а длинные руки свисали ниже колена, что придавало ему некоторое сходство с гориллой. В нижней челюсти моего неожиданного собеседника сверкал золотой зуб, и от него за версту несло перегаром.

— Я тебя по доброму предупреждаю, отстань от моей девчонки! — зарычал он.

— Уверяю вас, — подчеркнуто вежливо сказал я, — что не имею чести знать вашу, как это вы сказали, девчонку!

— Хватит делать вид, что ты меня не понял, козел, я о Полине говорю!

Такого я не ожидал, и не мог понять, как мне следует ответить на этот выпад. Этот Квазимодо принял мою растерянность за поражение:

— Ну, ты меня, короче, понял. Еще раз увижу тебя возле девчонки, ноги переломаю, печень отшибу, или убью! — с этими словами он развернулся и пошел прочь, оставив меня в недоумении.

Поразмыслив, я решил, что мне не стоит принимать во внимание неуклюжие угрозы какого-то дурака. Мало ли, что он себе вообразил! Завтра, или послезавтра мне придет перевод, и мы с Полиной покинем это место навсегда.

Утром я встретил Полину, и проводил ее до общежития, с тем чтобы дать ей выспаться и отдохнуть до нашей дневной встречи. Придурок в белом халате не появлялся, и я перестал о нем думать, сбросив его со счета.

Нам с Полиной хотелось уединиться, но ни в общежитии, ни в гостинице с ее четырехместными номерами, сделать этого было нельзя. Я попробовал снять комнату в частном секторе, но увидев вместо паспорта мою справку, хозяева неожиданно вспоминали, что комната уже сдана, или требовали деньги вперед. Оставалось надеяться, что комнату удастся найти Полине.

В ожидании встречи с любимой я читал дневник Эдуарда. К моему удивлению, это не был беспристрастный отчет о путешествии. В записках отсутствовал ряд описаний и координаты мест, зато было отражено личное отношение учителя к происходящему.

Главным стержнем дневника являлась подчеркнутая неприязнь ко мне, а характеристики остальных участников путешествия зависели от эмоционального настроя автора.

Полина, к которой Эдуард был столь неравнодушен, была представлена безвольной жертвой, а Анатолий почти не упоминался. В целом дневник не представлял из себя как художественной, так и научной ценности.

Дневник Эдуарда. Часть первая.

Я недолюбливал Виктора еще со школьной скамьи, с того момента, когда он перешел в наш девятый "А". Новый ученик показался мне наглым и высокомерным. Виктор ввязывался во все школьные дела, будь то спортивные соревнования, организация дискотеки, или школьные олимпиады. Он хотел быть первым, и ему это часто удавалось.