Фата-Моргана №5

— Дай припомнить, — я наморщил лоб, стараясь изобразить глубокое раздумье. — Два раза танцевал с тобой. Правильно?

— Больше двух раз. Почему, собственно, Генри Веббер и сходил с ума.

— Да, теперь вспомнил. Генри привел тебя на танцы, а сам ушел.

— А ты отвез меня домой. Только не ко мне.

— Все правильно, Кэрол. Мы впервые приехали ко мне, не так ли? Ночь, кстати, была теплая для того времени года. В самом деле, очень теплая.

— Я бы сказала жаркая, — хихикнула Кэрол. Терпеть не могу хихикалок. — Из-за нее мне приходится теперь искать встречи с тобой. Соображаешь, Джимми?

— Называй меня Джим.

— Ладно, Джим. — Ее рука протянулась к моей. — Ты понимаешь, что я имею в виду, да?

— Боюсь, в тот вечер, Кэрол, мы поддались слишком необузданным чувствам. Я полностью раскаиваюсь. В конце концов, я старше и больше сам виноват; можно было предвидеть.

— Ты не принуждал меня. Мне самой хотелось. Я люблю тебя, Джим.

— Подожди секунду, милая. Не торопись.

— Не торопись. Что ж, в нашем распоряжении всего около семи месяцев.

Возникшая мысль казалась невыносимой.

— Хочешь сказать, что собираешься стать мамой, Кэрол?

— Да. Вот именно.

— И говоришь, я — отец будущего ребенка.

— Да, Джим, ты отец.

— Как ты можешь быть так уверена?

— Ты еще сомневаешься!

— Есть ведь Генри Веббер.

— Генри никогда не доходил до таких вещей. У него очень высокие моральные принципы.

— В отличие от меня, — промолвил я, — или от тебя.

— Кроме того, я никогда не любила Генри, Джим. — Она обернулась к заднему сиденью и достала оттуда моток синей пряжи с двумя торчащими из него вязальными спицами. — Посмотри, чем я собираюсь заняться. Хочу связать малюсенький синий пуловер. Уверена, у нас будет мальчик.

Я открыл дверцу и вышел из машины. Подойдя к проволочной ограде, закурил сигарету. Потом окинул взглядом неприветливое море. По спине пробежал холодный озноб. Хлопнула открытая Кэрол другая дверца. Я услышал ее голос.

— Джим, дорогой, не сердись на меня. Пожалуйста, не надо.

Я обернулся на ее голос, она подходила ко мне, все еще с клубком пряжи в руках. Обернулся как раз в тот момент, когда ее нога подвернулась на обледенелом камне. Она тяжело шлепнулась на левый бок.

Несколько мгновений из горла доносились булькающие звуки, никак не похожие на хихиканье. Потом вдруг тело неестественно обмякло и осталось недвижимым. Ноги сами донесли меня до Кэрол, и я присел на корточки. Из левого бока торчала наполовину ушедшая вглубь вязальная спица. Кэрол была уже мертва.

Моя рука непроизвольно подобрала выпавший окурок, который тут же полетел за проволочное ограждение. Платком я тщательно стер возможные отпечатки пальцев внутри и снаружи автомобиля. Посмотрев последний раз на бедную девушку, которой уже ничем нельзя было помочь, решил уйти оттуда как можно скорее. На замерзшем песке не оставалось никаких следов. Через тридцать пять минут показалась Док Стрит, где я купил два кило устриц у Фреда Полларда, который управлял здесь рыбным рынком, а потом взял такси обратно до Джерико Хилл. По дороге поинтересовался у Бинго Бейтса, ведущего машину, приходилось ли тому хоть раз испытать настоятельное желание попробовать ошпаренных устриц, на что он ответил утвердительно, разумеется, тысячу раз. И я признался, что сегодня утром мне ударило в голову во что бы то ни стало отведать устриц, да так сильно, что пришлось смириться с трехмильной прогулкой ради двух кило. Но будь я проклят, если пойду пешком обратно. Бинго согласился, мол, все это чертовски надоедает, и не приставал ко мне с расспросами.

Около почтового ящика мы расстались, я взял, наконец, утреннюю корреспонденцию и поспешил домой.

24 января.

Сегодня проснулся с простуженным горлом. Джозефина вместе с завтраком принесла газеты. Мозг сверлила невыносимая мысль о том, что могло быть на первой странице, и я не притрагивался к газете, стараясь успокоиться, пока не выпил две чашки кофе. Разумеется, первое, что бросалось в глаза — заголовок, набранный крупным шрифтом.