Фата-Моргана №9

Огонь спустился с гор,И пламя охватило твой дом и скарб.Огонь спустился с горИ сжег дотла твой дом и скарб.Да, тот огонь спустился из высокогорной страныИ сжег все твое имущество.А ты улыбаешься, улыбаешься, улыбаешься.Но если ты не перестанешь улыбаться

После того, как соберешь все невзгоды в старый мешок,Тогда зачем же ты вообще их мне отправляешь?И не оставишь ли ты всю эту гадостьв багажном отделении?Зачем ты посылаешь это именно мне, а?Жулик забрал все твои деньги,Наглец увел у тебя жену.Жулик скрылся от суда с твоими деньгами,

А наглец не стесняется с твоей женой.Болтун удрал с твоими сбережениями,Наглец попользовался лучшей твоей половиной,А теперь можешь улыбаться нам, улыбаться, улыбаться.Изобрази-ка что-нибудь иное на своем лице.

— Взгляни, как бы все это подработать? — спросил Квентин однажды вечером, показав мне свое творение.

— Лучше всего спали это первым же огнем, который спустится с гор. Если он сам не спустится, поднимись за ним.

— Послушай, я действительно слышу здесь свой голос.

— Я бы сказал замирающий хрип. Я считаю, что это твоя лучшая интерпретация Озарка. Полагаю, что это могло быть почерпнуто в сказках дядюшки Римуса, со стародавнего Юга или из Бруклина, не скажу точно.

— Здесь очень мало и от того, и от другого.

— Квентин, даже если и мало, то все равно чувствуется. Горец из Кентукки, негр, поющий на местном диалекте под звон гитар. Это не голос, это глоссолалия. Говорят, что это чувство языка, но для тебя — проклятие. Почти все твои языки нужно еще связать воедино.

— Господи, может быть, эти звуки я и не слышал за семейным столом в Силкстокинг Дикстрит, но зато слышал их на пластинках, а пластинки — часть моей среды, моя же среда часть меня самого. Вы считаете меня снобом? И полагаете, что только члены юниорской лиги и биржевые маклеры изъясняются правильно?

— Вот сейчас, Квентин, ты выражаешься больше как житель Силкстокинг Дикстрит, чем как помесь портового грузчика, сборщика хлопка и самогонщика. А жители Силкстокинга,[33] так же как и Лэзастокинга,[34] имеют право на место под солнцем лингвистики.

— Мистер Рэнгз, посудите сами, когда я говорю только с одним человеком, то и выражаться должен как один человек. В песенной лирике ты разговариваешь со многими различными людьми. И весь фокус здесь в том, чтобы быть демократичным и разговаривать с ними их языком.

— И все они никогда не поднимались выше жителей трущоб?

— А почему бы тебе не обращаться также, скажем, к выпускникам колледжей? Смотри-ка, за всем этим стоит целая теория. Как правило, в так называемом плавильном котле все плавится совсем не так, как предполагалось. Пора бы дать, по крайней мере, возможность стать разговорным языкам и стилям немного мягче.

— Смягчение — это одно, а дробление — совсем другое.

— Я знаю, что вещи при плавлении переходят в жидкое состояние. А для того чтобы их раздробить, нужно, чтобы они были твердыми. Ты путаешь жидкость и кости, ты бы лучше оставил этот разговор, мистер Рэнгз.

— Квентин, если ты не перестанешь донимать меня своими сумасшедшими стихами, то увидишь самое натуральное смешение жидкости и костей. Этот minestrone[35] сейчас смешается с твоим черепом.

Тогда мы сидели с ним в «Доме Гноши», кошмарном заведении итальянского типа на бульваре Санта-Моника в Голливуде. Это заведение нельзя было назвать ресторанчиком или вообще каким-либо пунктом питания. Водопроводные краны текли, а есть приходилось чуть ли не руками.

Квентин настоял, чтобы мы посетили его любимое местечко, чтобы потолковать о литературных проблемах, которые невозможно было обсудить надлежащим образом в учебных аудиториях.

— Создается впечатление, мистер Рэнгз, что вы не пользуетесь современной языковой мешаниной, которая скрывается за пропастью меж поколениями.

— Ты не смешиваешь слова, Квентин, а просто заменяешь одно другим. Давай разберем твое последнее выражение. Как можно скрываться за пропастью? Это все равно что скрываться за пустотой или найти спасение в пустоте.

— Пустота. Ты доказываешь то же, что и я. Что такое пропасть? Если следовать определению, то не что иное как ров. А ров — нечто такое, в чем ничего нет: ни вещей, ни людей. А если там никого нет, то там некому тебя увидеть, то есть ты можешь там спрятаться, скрыться.