Наконец он уперся в сказочно прекрасное здание из чистого золота, возвышающееся над всеми прочими. Войдя в распахнувшуюся дверь, Питер очутился в огромном зале, посреди которого стоял трон. Он был пуст. На полпути от двери к трону Питер остановился и стал ждать Бога. Пол приятно пружинил под ногами и звал присесть. В зале царила тишина. И через некоторое время Питер улегся на полу и заснул. Сколько времени он спал, минуты или годы, только его разбудил звук приближающихся шагов. Конечно, это Его шаги, и Питер, обрадованный, проснулся.
Бог подошел ближе, и улыбка засветилась в его глазах. Питер подбежал к нему.
— Здравствуй, Пит! — ласково сказал Бог, положив руку ему на голову.
Затем Бог повернулся к трону, и выражение его лица изменилось. Глаза, только что излучавшие радость, наполнились страхом. Он медленно встал на колени и покорно склонил голову.
Питер понимал, что Бог не может бояться, значит; это всего лишь игра. И Питер принял эту игру. Он изо всех сил замахал обрубком хвоста, показывая, что все понимает, а затем повернулся и залаял на яркий свет, окутывающий трон.
Бернард Вульф
ДЕВУШКА С БЫСТРЫМИ ДВИЖЕНИЯМИ ГЛАЗ
Ночью двадцать второго апреля я вернулся из FANNUS,[29]
где читал лекцию о творчестве Хэмингуэя («Психостатистический анализ переломов у „Папы“»). Мой автоответчик передал мне странное сообщение. Звонил Квентин от Кида Немисча и просил связаться с ним в любое время. Выяснилось, что звонить было совершенно бессмысленно, поскольку оставленный им номер был неправильным. Какая-то особа на другом конце провода с плейсидским акцентом сказала, что никакого Квентонина не знает, а если бы знала, то давно отправила бы спать, так как если мой друг похож на меня, то он наверняка замучил бы ее своей детской настырностью. Я ответил, что у нее нет особых оснований считать меня надоедливым ребенком, поскольку той, которой я якобы надоедал своими звонками, было лет триста как минимум, судя по старушечьему голосу. На что она заметила, что не так уж стара, чтобы не осознавать, что специалисты по назойливости смогут практиковаться — в чем именно, я не скажу, поскольку я все-таки леди, — если поблизости нет ребенка. Я сказала, что уж если она леди, то Бетти Гейбл — генерал Армии Спасения, и спросил, стоит ли угочнять, в чем она проявляет особые таланты. Мой вопрос мог относиться к любой представительнице ее пола, ложащейся спать до девяти. Она ответила, что если бы могла до меня добраться, то показала бы, в чем она сильна. Выдрала бы мой поганый ублюдочный язык и использовала бы его в качестве подушечки для булавок.Недовольно об этом разговоре. Я привожу здесь наиболее острые его моменты главным образом для того, чтобы показать насколько Вьетнамский кризис испортил людям нервы. Но вскипеть меня заставил не тон этой старой хрычовки, а, прежде всего, небрежность Квентина, оставившего неправильный номер и срочно просившего позвонить.
Я не стал звонить ему на следующее утро. Я дал ему время до обеда, чтобы он сам почувствовал необходимость позвонить мне. Когда все же любопытство стало нестерпимым, я набрал его домашний номер. После доброго десятка гудков он наконец ответил. Его голос, казалось, исходил из самого нутра, словно из бочки с патокойа.
— Гордон, гад, я чертовски хочу спать. Какого рожна тебе надо?
— Ты звонил мне вчера ночью. Вот этого рожна…
Трубка некоторое время молчала.
— Ты псих, я тебе не звонил.
— Хочешь сказать, что у моего автоответчика галлюцинации?
— Может быть, он выдумывает звонки, чтобы у тебя не создавалось впечатления, что ты никому не нужен? А если серьезно, автоответчик действительно сообщил, что я звонил?
— Да, было такое впечатление, что для тебя это вопрос жизни и смерти. Ты оставил номер, чтобы я позвонил тебе. Неправильный номер. В результате я получил кучу оскорблений, сам не знаю от кого.
Прошло еще какое-то время.
— Ты меня обижаешь, Гордон. Я помню, что я звонил в госпиталь «Цедар», мм-мм, и еще в информационное агентство «Таймс», точно. Но ты…
— Вспомни обстоятельства. Где ты был?
— У друзей в Лаурел Кантон. Я тебе рассказывал о них это группа «Омэн».[30]
Слушай, если это имеет отношение к делу, мы были все вдрабадан уже по третьему кругу. Мы так чудесно разлеглись на травке…— Не хочешь ли ты сказать, что вы валялись в газоне?
— Возможно, это было в Форест Лоун. Возможно, я и сейчас там вдыхаю нежный аромат. Гордон, я буду здорово тебе обязан и даже согласен приплатить деньгами, и немало, если ты перестанешь меня терзать и дашь поспать. Когда ты меня допрашиваешь, это чертовски действует на нервы.