Второе место разделили мать и отец. К ним Кот относился ровно, вежливо, но несколько отстраненно. Правда, если у кого из родителей что болело, он без разговоров запрыгивал на больное место и лежал на нем, пока не становилось легче.
Поначалу у неопытных родителей имели место попытки стряхнуть с себя неумную животину, поскольку и так тошно, отстань. Но Кот плевать хотел на чужую глупость. Он врачевал. И даже не считал нужным вступать в пререкания.
Довольно быстро (даже странно) родители сообразили, что после лежания Кота на больном месте происходит облегчение с последующим исцелением. Поэтому Кот мог беспрепятственно и без всяких там лишних слов залезть на голову к тому, у кого она в данный момент болела, лечь воротником вокруг шеи, если шею продуло, обвиться вокруг горла, если начиналась ангина…
Кота зауважали. О любви можно не говорить – полюбили его, можно сказать, с первого взгляда, еще хлипким котенком. Но любовь без уважения – чувство зыбкое и проходящее. Не очень надежное. В лучшем случае такому любимому грозит «покровительства позор».
А вот любить и уважать – это дело серьезное. Ну а Кот и был серьезным, основательным существом.
Он очень быстро и незаметно вымахал, став крупным, самостоятельным и всепонимающим членом семьи.
И вот, что интересно: он, похоже, решил, что судьбой ему определено жить при Женьке. Скажем, Кот любил дачу. Ну, он там мышковал, охотился, хотя никогда пойманную дичь не жрал: приносил отцу с матерью – пусть, мол, сами решают, как поступать с добычей. Еще он почему-то любил сидеть на крыше дачного дома у печной трубы. Садился – солидный такой, аккуратный, ростом чуть не с эту самую трубу, и смотрел на звезды. Часами так сидел и смотрел. Такая у него шла личная жизнь.
Но на свою любимую дачу Кот соглашался ездить только с Женькой. Едет Женька – едет Кот. Женька остается – Кота ни за что не уговоришь ехать.
Опять же – настаивать не стали: Коту виднее.
И родителям почему-то делалось спокойно, когда сын оставался в московской квартире с котярой. Мистика – но они почему-то верили в сверхъестественные способности Кота, хотя, кроме целительства и телепатических разговоров, Кот больше никаких способностей не проявлял.
Некую симпатию испытывал Кот к соседке. Весной и летом он обычно ловко забирался к ней на балкон, граничивший с балконом его хозяев, и некоторое время наблюдал за тем, как она ухаживает за цветочками: поливает, удобряет. Слушая задушевные разговоры тети Маши с цветами, Кот принимался урчать, показывая тем самым, что голос женщины ему приятен и действует на него расслябляюще.
Наслушавшись тети-Машиных причитаний над растениями, Кот вставал и говорил беззвучно:
– Ладно, пойду я…
Уходил он всегда через входную дверь. И поскольку отпирать-запирать замки было не его заботой, тетя Маша обязательно препровождала гостя в его законное жилище.
Женька, говоря соседке про Кота и колбасу, мягко выражаясь, лукавил.
Это был просто предлог, чтобы распрощаться побыстрее и занять место у подоконника.
Никакую колбасу Кот не стал бы есть даже под страхом смертной казни. Нюхал, презрительно морщился, иногда даже плевался… И чтоб это взять в рот и проглотить… Да вы что?
Именно так и выглядел сейчас Кот, развалившийся на Женькином диване, как самый главный босс во вселенной.
– Что ты делаешь? Зачем жрешь эту гадость? – спросил Кот у Женьки, схватившего бутерброд.
– Лежишь, и лежи, – ответил Женька вслух и чуть не подавился, закашлялся.
Кот тревожно приподнялся, готовясь, видимо, исцелять.
– Лежи, лежи, – успокоил его Женька. – Ничего со мной не случилось. Тошно просто жить на этом свете. Кругом одни сволочи.
Окно, за которым он столько времени наблюдал, казалось пустым и безжизненным.
– Слышь, Кот, по-моему, вот там вот – глянь, пожалуйста, один подонок убил свою жену. И я не знаю, что мне делать вообще.
Кот почему-то развалился на спине, лапы врозь и зажмурился.
Как тапка меховая.
И ни слова.
– И чего? Замолчал? Тебя не колышет?
Кот всхрапнул.
– Ну, ясное дело. Нагулялся. Цветочков нанюхался. Тебе по фиг мои проблемы.
Как бы там ни было, в присутствии Кота грустить не получалось.
Женька успокоился, доел свои бутерброды, посидел еще у окна, положив голову на подоконник. Наверняка сегодня уже ничего больше не произойдет. И лучше всего улечься рядом с котярой и заснуть.
Он встал со своего насиженного стула и потянулся. Все! На сегодня хватит. Насмотрелся. Свалил куда-то муженек. Надо действительно завалиться и уснуть.
И вдруг…
Вот почему все долгожданное происходит именно вдруг? В самый последний момент? Когда уже и надежды нет?
Вдруг самый яркий свет зажегся в гостиной Сабины Мухиной.
– Ничего себе! – поразился Женька.
В гостиную вошли двое.
Неужели Сабина? Вернулась к гаду и простила?
Идут в обнимку. Муженек нетвердым шагом. Жена его ведет…
Голубки…
Хотя – стоп! Стоп! Какая там жена?
Козел не с женой домой вернулся! Поддатый и с чужой бабой!
Они начали целоваться, лизаться, как в самой гадской киношке.