Из Можайска Андрей вернулся поздним вечером. Дорогою он много думал о своём отношении к mademoiselle Ракитиной и пришёл к выводу, что, в сущности, ему всё равно, коим образом она оказалась в Веденском. Приехала ли она нарочно, либо действительно метель заставила её искать пристанища на ночь в первой попавшейся усадьбе, отныне не имело значения. Важно было лишь то, что после дивной ночи, что он провёл с ней, все его метания и сомнения остались позади, и отныне она принадлежала ему. Раздумывая над тем, какой станет его жизнь, Андрей пытался представить себе семейный быт. Верно, всё переменится. Возможно, он оставит службу и подаст в отставку, превратившись в помещика, занятого исключительно собственным хозяйством и семейными хлопотами. Вероятно, Марья Филипповна пожелает переменить обстановку в огромном унылом и мрачном доме, и он не станет тому противиться. А ещё Андрей думал о детях. Сколько Господь пошлёт им? Вспоминая собственное безрадостное и одинокое детство, ему виделся большой дом, наполненный детскими голосами, ему хотелось, чтобы кто-то маленькими нежными ручками обнимал его и называл так трогательно: papa. И всё это ныне возможно. Отчего он так долго медлил? Надобно было ещё в Петербурге настоять на этом браке. Чёрт с ней, с гордостью, можно было наступить ей на горло, опуститься на одно колено и притвориться влюблённым до безумия. Зная женскую натуру, можно было быть уверенным, что тогда mademoiselle Ракитина ему бы не отказала.
Едва он вошёл в дом, навстречу ему поспешил дворецкий.
— Марья Филипповна ещё почивать не ложились? — весело осведомился он у слуги, снимая перчатки.
— Барышня ещё поутру уехали. В аккурат за вами, ваше сиятельство, — отозвался дворецкий, помогая хозяину снять шубу.
— Уехала?! — замер Андрей. — Отчего? — более обращаясь к самому себе, тихо спросил он.
— Не ведаю, — отозвался слуга. — Письмо вам оставили. Я его у в кабинете на столе положил.
Не глядя более на пожилого слугу, Андрей широким шагом пересёк вестибюль и распахнул двери, ведущие в южное крыло дома, туда, где располагался кабинет, прежде принадлежавший его отцу, комната, которую он ненавидел всей душой.
— Свечи зажги, — коротко распорядился он, обращаясь к семенящему следом за ним лакею.
Не дожидаясь пока прислуга зажжёт свечи в массивном канделябре, Ефимовский взял в руки белеющий на столе лист бумаги и вышел в хорошо освещённую гостиную. Пробежав глазами несколько строк, написанных знакомым почерком, явно второпях, Андрей выронил из рук злополучное письмо. Болезненно кольнуло в груди. Закрыв ладонью глаза, Ефимовский опустился в кресло.
"André, я освобождаю Вас от любых обязательств. Нынче утром я поняла, что не могу связать с Вами свою жизнь. Я не люблю Вас, Вы не любите меня. Наш брак стал бы ошибкой. Прощайте, André".
Первым порывом было велеть запрягать да ехать в Москву, но он тотчас угас стоило только подумать о том, что, верно, именно того от него и ждут. Нет он не поедет за ней. Довольно уже. Он трижды просил её руки, и трижды ему отказали, стало быть, надобно просто забыть о том. "Господи, но отчего так больно?" — судорожно вздохнул Андрей, отнимая ладонь от лица.
— Прошку позови, — обратился он к застывшему на пороге лакею.
Слуга, по тону голоса мгновенно уловив дурное настроение барина, бегом кинулся исполнять приказ. Поднявшись с кресла, Ефимовский прошёл в кабинет, где уже зажгли свечи. Андрей шагнул к поставцам. Слегка покрытый пылью хрустальный графин с бренди стоял на своём месте. Вынув пробку, он огляделся в поисках стакана и, не найдя его, отхлебнул прямо из горлышка.
— Звали, барин? — появился на пороге Прохор.
— Собирай багаж, поутру выезжаем, — распорядился Андрей, ставя графин на место.
— Далеко? — осмелился поинтересоваться камердинер.
— В Тифлис, — отрезал Андрей, предвосхищая дальнейшие расспросы.
Ефимовский решил, что поедет через Москву. Он непременно заедет в дом Калитина, и коли Марья Филипповна окажется там, сам скажет её дядьке о том, что его племянница провела с ним ночь, не оставив mademoiselle Ракитиной путей к отступлению, а коли не застанет её, то тогда поедет в Тифлис в штаб Кавказского корпуса. Отпуск его ещё не окончился, потому пускай командование решает, куда его определить. Не было желания возвращаться в Новые Закаталы. Слишком памятно было ошибочное решение, повлёкшее гибель стольких людей из его эскадрона, принятое им в угоду собственным амбициям.
Ночью Андрею не спалось, его не покидало ощущение, что время утекает, как вода сквозь пальцы, но всё же утром, собираясь выезжать, он не торопился, памятуя о данном самому себе обещании. В Первопрестольную он приехал после полудня. В Московском доме барина не ждали, а потому среди челяди поднялась настоящая суматоха, стоило ему только ступить на порог своих московских владений.