Fatal amour. Искупление и покаяние

— Я могу вас выслушать. Вы расскажете о том, что вас печалит, и вам станет намного легче, — робко улыбнулась девушка.

— Вы кто? Мой духовник? — опираясь на подлокотники, с видимым усилием поднялась с кресла Марья. — Оставьте ваши нелепые попытки навязать мне свою дружбу. Я в вашей жалости нисколько не нуждаюсь, — злобно добавила она.

— Тогда позвольте дать вам совет, Марья Филипповна, — не смогла скрыть обиды Софья. — Коли вы желаете что-то изменить, так поезжайте в Петербург, поговорите с Николя.

— Вы правы, Софи. Я так и сделаю, — остановилась на пороге Марья. — И простите, коли обидела вас. Право слово, я вовсе не желала с вами ссориться.

Княгиня велела заложить экипаж с тем, чтобы поехать в столицу и выказать супругу своё недовольство при личной встрече. Управляющий, до нельзя смущённый её распоряжением, лично явился в покои Марьи Филипповны и попытался объяснить, что барин, дескать, не велел выпускать молодую жену из усадьбы.

Выслушав сбивчивые объяснения, Марья, уже облачённая в дорожное платье, насилу поднялась с низкой банкетки и, обойдя управляющего кругом, вышла из комнаты. Порфий Игнатьевич поспешил догнать княгиню и остановил её около лестницы.

— Марья Филипповна, ваше сиятельство, ну, куда же вы собрались, голубушка? Отпишите князю, он сам к вам приедет.

Остановившись на верхней площадке, Марья смерила низкорослого управляющего уничижительным взглядом:

— Коли мне сию минуту не подадут экипаж, я в Петербург пешком пойду! — процедила она сквозь зубы.

Почесав в затылке, Порфий Игнатьевич, поспешил на конюшню, отдать распоряжение, дабы подавали лошадей.

Долгий путь в Петербург совершенно измотал Марью. Местами дорогу столь сильно размыло весенним паводком, что колёса экипажа почти полностью погружались в глубокие колеи, заполненные жидкой грязью. Лошади насилу тащили тяжёлый экипаж, который немилосердно трясло на ухабах, несмотря на новые рессоры. Тяготы пути до столицы, только усилили и без того полыхавшее пламя гнева, и когда поздним вечером карета, наконец, покатилась по булыжной мостовой, Марья пребывала уже в той стадии крайнего раздражения, погасить которое мог только яростный взрыв.

До этой поездки Марье никогда не доводилось бывать в столичной резиденции Куташевых. Выстроенный в конце восемнадцатого столетия в стиле классицизма трёхэтажный особняк поражал воображение своими размерами. Дожидаясь, когда привратник откроет кованые ворота в арке, ведущие во внутренний двор дома, где находился парадный вход, Марья обозревала монументальное строение не без некоего трепета. Уличные фонари освещали фасад, выкрашенный в жёлтый цвет и белые колонны, поддерживающие крышу портика. Не менее великолепным оказалось внутреннее убранство дома. Шаги княгини гулким эхом отдавались в огромном вестибюле, пока она шла к лестнице, ведущей в верхние покои. Madame Куташеву не ждали, и прислуга несколько растерялась при её появлении. Дворецкий, принявший из рук княгини ротонду и шляпку, едва ли не бегом кинулся вперёд неё, дабы отдать распоряжение подготовить хозяйские покои.

Пока прислуга растапливала печь в спальне и накрывала на стол поздний ужин, Марья любовалась из окна отражением фонарей в тёмных водах Мойки. Лакей и истопник, закончив свои дела с поклоном удалились, оставив молодую княгиню наедине с её горничной. Избавившись от дорожного платья и надев тёплый капот, Марья устроилась в кресле, с наслаждением вытянув ноги.

Милка распустила волосы хозяйки и стала водить по ним щёткой. Прикрыв глаза, Марья наслаждалась неторопливыми ласкающими движениями горничной.

— Митька сказал, что барин дома почти не ночует. Всё к цыганам с дружками своими ездит почти каждый вечер, — принялась делиться тем, что успела узнать у местной челяди Милка.

— Кто это, Митька? — нахмурилась Марья, открыв глаза.

— Так камердинер Николая Васильевича, — разделив волосы на пряди, взялась заплетать их в косу горничная.

— Я не желаю ничего слышать о том, — прервала болтовню Милки княгиня Куташева.