Fatal amour. Искупление и покаяние

— Ники, ты? — замерла она у дверей.

— Открой, Соня, — потребовал Куташев.

— Я в порядке. Ступай спать, — попыталась отговориться Софья.

— Соня… — послышался нетерпеливый голос брата.

Глубоко вздохнув, Софья повернула в замке ключ, поблагодарив провидение за то, что в комнате царила кромешная тьма, однако света, отбрасываемого настенным канделябром в коридоре, Николаю вполне хватило, дабы разглядеть опухшее заплаканное лицо сестры.

— О чём скорбь сия? — вошёл он в комнату.

— Не о чём, — отмахнулась Софья.

— Не лги мне, Соня, — вздохнул Куташев. — Впрочем, к чему мне пытать тебя, — скользнул его задумчивый взгляд по разорванному рисунку.

Софья и ахнуть не успела, как Николай склонился и поднял то, что до недавнего времени являлось портретом его жены. Поднеся обрывки рисунка к свету, он сложил две половинки, невольно отметив потрясающее сходство с оригиналом.

— У тебя талант, — пробормотал Куташев. — Позволь, я заберу это.

Софья промолчала, только нахмурилась в ответ и коротко пожала плечами, выразив тем самым полнейшее равнодушие к судьбе своего творения.

— Так скажешь, отчего плакала? — поинтересовался Николай, взяв свечу из настенного канделябра в коридоре и зажигая от неё другие в подсвечнике на дамском бюро в комнате сестры.

— Нет! — отрезала Софья.

— Думаю, причина мне известна, продолжил допытываться Куташев.

— Даже ежели и так, Ники, я говорить о том не желаю, — упрямо вздёрнула подбородок княжна.

— Как знаешь. Коли надумаешь, я всегда готов тебя выслушать, — остановился на пороге Николай.

— Не надумаю, — буркнула Софья, поворачивая в замке ключ после ухода брата.

Глава 41

Наутро следующего дня во время утренней трапезы слышалось только позвякивание серебра о фарфор. Все собравшиеся в столовой хранили молчание. Софья рассеянно помешивала в чашке остывший чай, уставившись невидящим взглядом в окно, Анна Кирилловна, всем своим существом ощущая дух неприязни, витавший промеж домочадцев, не поднимала глаз от тарелки, Марья, задумавшись, крошила булку прямо на скатерть, и только Николай ел с аппетитом, не обращая внимания на гнетущую удушливую атмосферу.

У Куташева было, над чем поразмыслить, и, как ни странно, несмотря на бессонную ночь, чувствовал он себя на удивление бодрым. Ночные размышления доставили ему множество неприятных минут, мало того, ни к чему не привели. Он так ничего и не решил, понимая, что обстоятельства ныне ему неподвластны, и удержать в руках сию щекотливую la situation ему не под силу. Это всё равно, что грести против течения, усилий затратишь слишком много, а вот результат, как правило, не оправдает ожиданий. Говорить с Марьей о том, чего не случилось, значит признать, что ему есть о чём беспокоиться, выставить себя перед ней мнительным ревнивцем. Остаётся только ждать и надеяться, что за то время, что Ефимовскому осталось от его отпуска, Марья Филипповна не наделяет глупостей, да и сам Андрей воздержится от неразумных поступков.

Саму Марью занимали ровно те же мысли, что и её супруга, но более всего она думала о письме, что ей написал Андрей, и которого она так и не получила. Объяснение тому могло быть только одно: Ефимовский писал на адрес её брата, поскольку знал, что она отправилась в столицу, стало быть, начать поиски стоило именно оттуда. Едва эта мысль пришла ей на ум, Марья тотчас пожелала отправиться в дом на Фонтанку, но не могла вскочить из-за стола и броситься воплощать собственные замыслы, пока семейство чинно трапезничало в столовой. Стараясь скрыть нетерпение, княгиня вновь наполнила свою чашку, добавила в чай сливки и принялась чистить яйцо, делая вид, что всецело поглощена сим занятием.

Краем глаза она наблюдала за Софьей. Несмотря на старания, приложенные поутру, mademoiselle Куташевой так и не удалось полностью избавиться от следов безудержных ночных слёз на бледном измученном лице. Причина, по которой Софья почти всю ночь рыдала в подушку, для Марьи не составляла тайны, и, даже понимая разумом и сердцем, что княжна ей не соперница, она не могла найти в душе даже малой толики сочувствия к золовке. Более того, столь явная демонстрация сердечных терзаний не вызывала ничего, кроме раздражения, и причиной тому был страх, что всегда есть даже самая ничтожная вероятность того, что Софья добьётся того, чего она сама лишилась по собственной глупости. Марья даже думать не желала о том, что когда-нибудь, возможно, даже не по велению сердца Андрей выберет спутницу жизни. Ведь он последний в роду и, наверняка, его мать уже не раз напомнила ему о том. Что же до неё, то ничего, кроме пошлой связи за спиной супруга, она ему предложить не могла. Возможно, какое-то время она сможет удержать его подле себя, особенно коли признается в том, чьё дитя выносила и произвела на свет, но ведь всё равно когда-нибудь всё окончится, потому как из того тупика, куда она загнала сама себя, иного выхода просто и быть не могло.