Fatal amour. Искупление и покаяние

Чета Анненковых, путешествовавшая вместе с челядью: нянькой, бонной, камердинером и камеристкой, пробыла в имении Куташевых три дня. Вечером после ужина накануне отъезда Борис и Николай долго о чём-то беседовали, уединившись в библиотеке. Видимо, разговор сей носил весьма серьёзный характер, потому как даже на утро Борис Александрович выглядел рассеянным и задумчивым. Он долго прощался с Куташевым, и Марье даже показалось, что Борис говорит с ним так, будто прощается не на некоторое время, а навсегда, впрочем, она тотчас постаралась прогнать эту мысль.　

После отъезда Анненковых Николай за обедом объявил, что он всё же надумал ехать в Карлсбад. Марья Филипповна осведомилась о том, сколько времени ей отводится на подготовку к путешествию. Ответ князя совершенно ошеломил всех домочадцев. Куташев заявил, что с собой поездку он намерен взять только Хоффманна.

— Но ведь это не менее полугода, — удивлённо молвила Софья. — Ники, ты уверен, что не желаешь, чтобы Марья Филипповна сопровождала тебя?　

— Я уже сказал, — нахмурился Куташев. — Более я никого видеть подле себя не желаю.　

Марью его слова чрезвычайно обидели, но она не осмелилась возразить. Позже в тишине своей спальни она поняла, что он прав, и так будет лучше. Видимо, он просто устал от них, ведь даже от самых дорогих и близких можно устать, особенно, когда недуг подтачивает душевные и телесные силы.　

Потому как вечером она не сумела скрыть своей злости и досады, Марья, едва пробудившись поутру, поспешила в покои супруга, дабы сказать ему, что не держит на него зла. Она застала Николая в момент, когда Митька убирал остатки пены с его лица. Куташев попросил камердинера сбрить бороду, которая успела отрасти за время его болезни. Глядя на его измождённое лицо, Марья Филипповна приблизилась к нему и дотронулась кончиками пальцев до гладко выбритой щеки.　

— Так намного лучше, — тихо обронила она.

— Не льстите мне, — Николай усмехнулся, бросив быстрый взгляд в зеркало. — Я знаю, вы обижены на меня за то, что я не желаю брать вас с собой. Когда-нибудь мы поедем с вами в Европу, но не в этот раз, нынче всё, чего я жажду — это покой и уединение. Мне надобно о многом подумать, Мари, а вы… вы будете мне только помехой. Ежели не желаете оставаться в Сосновках, поезжайте в Полесье к матери, возьмите с собой Соню, думаю, ей будет любопытно взглянуть на места, где вы выросли.　

"А ещё, там совсем рядом будет Андрей. Ведь он обещал провести лето в Клементьево с матерью", — подумала Марья, но вслух сказала иное:　

— Я не обижаюсь на вас, Nicolas. Конечно, вам надобно побыть одному, единственное, что меня беспокоит это то, что вы ещё не вполне здоровы.　

— Я ведь за тем и еду, — Куташев улыбнулся, — дабы поправить своё здоровье. Вам не о чем беспокоиться, Хоффманн будет рядом со мной.　

— Когда вы намерены ехать?　

— Завтра мой поверенный привезёт все необходимые бумаги из Петербурга, и можно будет трогаться в путь.　

— Так скоро?! — Удивлённо воскликнула княгиня.

— Неужели моё общество вам всё ещё не наскучило, Мари? — Иронично осведомился князь.　

— Неожиданно вышло. Вы говорили, что станете дожидаться тепла…　

— Нынче уже апрель, дороги вполне пригодны для поездки, не вижу причин медлить с отъездом, — перебил её Куташев. — Я стану писать вам, коли вы того пожелаете.　

— Я тоже буду писать вам, — неожиданно для себя самой пообещала Марья Филипповна.　

Сборы оказались недолгими. Николай Васильевич даже пошутил по этому поводу, что надумай он взять с собой сестру и жену, то один только гардероб дам занял бы всё пространство экипажа, а так, как он привык довольствоваться малым, ему не придётся переплачивать на почтовых станциях за дополнительных лошадей и снимать несколько комнат на постоялых дворах.　

В день его отъезда утро выдалось ярким и солнечным. Николай торопливо распрощался с семьёй и поспешил подняться на подножку экипажа. Уезжая, он ни разу не оглянулся.　

— Не жалеете, ваше сиятельство? — Тихо осведомился Генрих Карлович, наконец, удобно устроившись на сидении супротив князя.

— Нет, Генрих Карлович, — Куташев улыбнулся уголками губ. — В конце концов, у меня ещё есть время на раздумья.　

Выехав на дорогу, экипаж свернул в сторону Петербурга, но, не доезжая столицы, остановился на почтовой станции. В карету князя Куташева подсела девушка, закутанная в тёмную ротонду. Её лицо скрывала довольно густая вуаль, всё, что мог бы разглядеть кто-нибудь из случайных прохожих — это полные соблазнительные губы цвета спелой вишни.

***

Марье казалось, что в родных местах она не была уже целую вечность. Их долгое утомительное путешествие подходило к концу, и она, не сдерживая радостных восклицаний, указывала Софье на знакомые ей приметы.