Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945

В отсутствие Кальтенбруннера нас принял генерал СС Мюллер. Он представлял собой тип незапоминающегося полицейского чиновника, от которого в памяти не осталось никаких воспоминаний. Лишь позже я смог припомнить взгляд его пронзительных серо-голубых глаз, которых он не отводил от меня. Первым впечатлением было, что ему свойственны холодное любопытство и предельная сдержанность.

Сидя спиной к окну, он начал разговор:

– Значит, вы и есть генерал Дорнбергер? Я много слышал – и читал – о вас. Насколько я понимаю, вы явились поговорить о деле Пенемюнде.

– Да. И я требую немедленного освобождения людей, столь неожиданно арестованных вашей службой СД. В поддержку своего требования я должен подчеркнуть…

– Прошу прощения! – прервал он меня. – Эти господа не арестованы, а содержатся в предварительном заключении, чтобы их мог допросить полицейский комиссар Штеттина. Второе – СД не имеет к этому абсолютно никакого отношения. Как генерал на действительной службе, в 1944 году вы конечно же должны знать разницу между СД и гестапо.

– Генерал, я никогда в жизни не соприкасался ни с той, ни с другой службами и поэтому не имею ни малейшего представления о разнице между ними. Насколько мне известно, у гестапо, СД и полиции много общего. Все они занимаются арестами или, как вы изволили выразиться, предварительным заключением.

Он возмущенно сглотнул, но все же попросил продолжать. Я подробно растолковал ему, какой работой занимались и продолжают заниматься арестованные и почему, чтобы весь проект не пошел прахом, их надо немедленно освободить. Наконец я дал свое объяснение сложившейся ситуации. Он молча слушал, не отводя немигающего взгляда.

Генерал Мюллер отказался брать на себя какие– то обязательства до того, как состоится первый допрос, и заявил, что у него вообще нет никаких документов. Он пообещал все доложить Кальтенбруннеру и ускорить ход дела. Я попросил его основательно надавить на Штеттин и получил такое обещание. Затем я обратился с просьбой разрешить мне навестить арестованных. Он дал разрешение.

Внезапно он бросил:

– Вы очень интересная личность, генерал. Вы знаете, какое у нас пухлое досье, полное показаний против вас?

Я удивленно покачал головой. Демонстрируя толщину досье, он поднял руку над столом. Я не мог не спросить его:

– Почему же вы в таком случае не арестовываете меня?

– Потому что пока это бессмысленно. Вас до сих пор считают нашим крупнейшим специалистом по ракетам, и мы не можем просить вас свидетельствовать как эксперта против самого себя.

– Весьма любезно с вашей стороны. Но я действительно хотел бы выяснить, что вы имеете против меня.

– Ну, во-первых, задержка с производством ракет «А-4». Придет день, когда этот вопрос обязательно всплывет.

– Полностью согласен. Но многим придется неподдельно удивиться, когда они узнают, кто несет за это ответственность. Есть что-то еще?

– Да. Придется разбираться и с вашей деятельностью по созданию ракет и в управлении вооружений сухопутных войск.

– Ах да! Значит, я тормозил их создание? Это все? В таком случае чертовски мало!

– Нет. Это всего лишь несколько основных обвинений. Может, вы хотели бы услышать и о вашей отдельной деятельности в Пенемюнде? Вас обвиняют в том, что вы сознательно способствовали саботажу и поощряли его.

– Достаточно серьезное обвинение. Каковы доказательства?

– В конце марта прошлого года на совещании с вашими директорами вы сказали, что фюрер хочет, чтобы «А-4» никогда не достигли Англии. И добавили, что тут вы бессильны. То есть вы оказали пессимистическое, можно сказать, пораженческое воздействие на рвение и энтузиазм ваших сотрудников и тем самым способствовали саботажу.

– Я не знаю, кто вам передавал ход этой встречи, но если вас интересует, что там на самом деле происходило, я с удовольствием дам в этом отчет.

– Будьте любезны.