Фаворитки короля Августа II

— Пусть и это будет по-твоему. Делай все, что только может тебя успокоить и… Я твой раб — ты моя владычица! Гойм нынче же приедет; объяснись с ним и расстанься с ним немедленно же; завтра я прикажу приготовить тебе дом, у тебя будет сто тысяч талеров годового дохода, и у твоих ног оба моих королевства, а с ними и я сам…

С этими словами он действительно стал перед Анной на колени, а та слегка поцеловала его в лоб и отступила, шепнув ему:

— До завтра!

— Как! Неужто еще и теперь я должен уйти? — спросил нетерпеливо Август.

— До завтра, только до завтра! — коротко повторила ему Анна и подала на прощанье руку.

Король встал, молча поцеловал протянутую руку и вышел. Проходя через зал, он еще раз увидел на полу насыпанную им груду червонцев, которая так и осталась нетронутой.

В эту самую ночь вернулся домой граф Гойм и немедленно хотел видеть жену, но двери ее спальни были заперты. Слуги доложили графу, что графиня почивает и приказала себя не будить, потому что чувствовала себя не совсем здоровой.

Во все время своей отлучки Гойм не переставал беспокоиться о поведении жены и пользовался обильными сообщениями своих шпионов. Впрочем, известное ему таким образом поведение Анны не представляло никаких новых тревог, и Гойм, отойдя от запертой двери жениной спальни, лег спать довольно спокойно.

На следующее утро, прежде чем к нему собрались все множество его акцизных чиновников, его потребовали к королю. Гойм должен был отправиться в замок, опять не повидавшись с женой.

Август был к нему крайне милостив: он дружески укорял его в продолжительном отсутствии и между прочим сказал:

— У тебя, мне кажется, при дворе есть много врагов, тебя хотели от меня отстранить. Но ты не бойся этого. Ты имеешь во мне более могущественного друга, чем все твои недоброжелатели. — Король, похлопав его по плечу, добавил: — Поверь, что я никому тебя в обиду не дам.

Гойм не знал, как благодарить его величество за все милости, и стал находить их разгадку только тогда, когда в дальнейшем разговоре о состоянии государственных финансов Август начал жаловаться на недостаток денег и сказал:

— Милейший Гойм, мне нужны деньги, и я надеюсь, что ты об этом позаботишься.

Так они и расстались.

Время было около полудня, когда Гойм возвратился домой с этой аудиенции, и едва он вошел в свой кабинет, как в другие двери вступила Анна. Она была одета очень скромно, в простое черное платье. Лицо ее было серьезно.

Войдя, она заперла за собой дверь на ключ и отстранила от себя спокойным движением руки Гойма, бросившегося было к ней с приветствиями.

— Я ждала вас, граф, — начала она спокойным голосом. — Я пришла сюда за тем, чтобы поблагодарить вас за все, что вы сделали мне доброго. Поверьте, что я этого не забуду. Но теперь я должна сказать вам нечто такое, что вас, может быть, немного расстроит… Что делать, я совсем не хотела бы вас огорчать, но я принуждена сообщить вам, что наша супружеская жизнь должна считаться оконченной. Не будем грустить об этом! Мы не видели в нашем браке никакого счастья, между нами даже не было симпатии, без которой жизнь не жизнь, а мука. Немало времени прошло, как мы так тяготим друг друга, без всякой надежды на что-нибудь лучшее, и… нам, граф, пора проститься! Вам, граф, известна моя откровенная натура: я всегда люблю действовать прямо и так поступаю и теперь. Его величество сделал мне честь, заверив меня в своей дружбе и защите, а он в моих глазах достоин того, чтобы я на него положилась. Я его люблю и решилась ему повиноваться. Но обманывать вас я не могу и не желаю: мы, граф, должны расстаться, и чтобы сохранить вашу честь, я вам предлагаю развод. Иначе я поступить не могу. Если вы согласитесь, чтобы брак наш был расторгнут, вы можете быть уверены в моем всегдашнем к вам расположении. Всегда и во всем вы будете иметь во мне самую искреннюю помощницу; но если вы будете так неблагоразумны, что не дадите вашего согласия, то знайте, что, во-первых, это нимало не изменит моего решения, а во-вторых… это только заставит меня решительнее забыть всякую вам признательность и помнить лишь одно, что вы становитесь препятствием к моему счастью.

Гойм выслушал все это в мертвой неподвижности, как пораженный громом, — он никак не предполагал, что дело уже приняло такие размеры.

По его бледному лицу только разлилась какая-то синевато-багровая краска. Бедного министра не столько возмущала самая суть дела, как то страшное хладнокровие, с которым Анна ему все это излагала.

— Так вот что! — произнес, весь побагровев, Гойм. — Так вот какова ваша благодарность мне за то, что я вывел вас из вашей трущобы на свет Божий! О, я вижу, что я отогрел змею на своей груди, и вот она меня жалит!

И Гойм, сжав кулак, вдруг поднял его над головой и, кинувшись к жене, закричал неистово:

— Как вы могли решиться оставить мужа и сделаться игрушкой минутной прихоти самого легкомысленнейшего человека?

Анна смерила его взглядом и спокойно отвечала: