Феечка

Когда я доела теплую, сладкую, нежную кашу, которую бабушка как-то особым образом растирает и взбивает с молоком, а то и со сливками, если они есть, бабушка встала, подошла ко мне твердой походкой (я видела, что она старалась идти энергично, с прямой спиной, не держась ни за что) и обняла меня, постояла так, потом отошла и сказала:

– У тебя поезд через четыре часа. Если надо что-то собрать, собирай. И пойдем прогуляемся, погода сегодня хорошая, синее небо даже проглядывает.

– В смысле – поезд? – изумилась я.

– Поезд. Средство передвижения. Санкт-Петербург – Москва, будь она неладна.

– Понятно… – осторожно проговорила я.

– Я купила тебе билет, – добавила бабушка.

– Зачем ты его купила? И как?..

– Молча. В Интернете. Я давно во всем разобралась. Я, что, зря столько дома сидела? Покупаю все, что надо, плачу карточкой. И тебе вот билет купила. На «Сапсан».

– Но зачем?

– Потому что тебе надо в Москву.

– Ба… – Я подошла к бабушке и обняла ее. – Точно мне надо туда ехать?

– Точно.

Я не стала спорить. Мы пошли гулять, и это была такая странная и удивительная прогулка. С бабушкой я не гуляла по городу, наверное, лет шесть или семь, с тех пор, как стала ходить сама в школу. Бабушка преподавала в другой школе, они с мамой решили когда-то, что это избавит нас от множества неудобств и двусмысленных ситуаций.

Как приятно вдруг, когда ты уже взрослая, живешь в другом городе, почувствовать себя маленькой, любимой, просто потому, что ты есть, самой лучшей, самой красивой и умной… Бабушка относится ко мне строго, не дает спуску, и все равно, сквозь ее строгое и принципиальное отношение чувствуется бесконечная любовь. Я не думала никогда об этом, потому что так была построена жизнь, это было естественно. Но теперь, пожив полгода одна, заботясь сама о себе, я стала ощущать это по-другому.

Мы гуляли по набережной, я рассказывала бабушке все то, что поняла, слушая Андреева, читая политические посты в Интернете. Она спорила со мной, но не слишком, больше слушала и кивала. Я удивлялась такой метаморфозе, произошедшей с моей бабушкой, но человек, оказывается, в любом возрасте может меняться, даже в таком солидном. Мысли и представления его могут меняться, самая же суть – вряд ли. Хотя что считать сутью? Мои мысли – разве это не моя суть? А если мои мысли – это мысли Андреева, которые оказались мне так близки, что стали моими? Что тогда я такое? Отражение Андреева? А он и не догадывается об этом…

На обратном пути в Москву я читала «Воскресенье» Толстого, удивляясь, как подробно, зримо он описывал всё вообще. Если читать медленно и вдумчиво, не перелистывая страницы в поисках того, что сказала, путаясь в словах и краснея, Катюша Маслова и как посмотрела на Нехлюдова, то можно читать это очень долго. Наверное, так и нужно делать, но, к сожалению, наша программа только по русской классической литературе такова, что медленно и вдумчиво я ее буду читать года три, а мне нужно все сдавать в июне. И еще философия, история театра и кино. Нужно смотреть фильмы, некоторые совсем устаревшие.

Искусство кино – молодое и удивительно быстро устаревающее. Что-то снятое в начале двадцатого века смотреть можно, например фильмы Чаплина или Эйзенштейна и даже некоторые комедии Александрова, если знать, что это просто мечта о жизни, которая никогда не наступила. А что-то даже из фильмов шестидесятых и семидесятых годов уже безнадежно устарело. Но это считается «классикой кино», поэтому приходится мучительно вталкивать в себя чужие странные миры, чужие фантазии, больше похожие на горячечный бред. Стоит ли смотреть три часа «Сладкую жизнь» Феллини? Зачем? Чтобы понять, как и чем жила бессмысленная, беспринципная, ни к чему не годная верхушка итальянского общества? Я так и сказала на семинаре.

Наша молодая преподавательница, лишь лет на десять старше нас, очень рассердилась, слов в поддержку «Сладкой жизни» не нашла и заставила смотреть самые эпатажные, снятые уже в новом тысячелетии, настоящие фильмы 21+, которые можно смотреть только взрослому человеку с устойчивой психикой, где, кроме сцен кровавого насилия, секса и извращений, были еще только титры. Она объяснила, посмеиваясь, что культуру надо знать такой, какая она есть, а не придумывать себе эфемерные идеалы. И я в который раз стала сомневаться, что факультет, выбранный мной, имеет право находиться в списке факультетов Московского университета, где по-хорошему должны быть только научные факультеты.

По академическим предметам у нас есть такие преподаватели, которые для меня и означают Университет, вот так, именно с большой буквы. Скромные, просто и аккуратно одетые, истинно интеллигентные, в самом хорошем смысле этого слова, глубоко знающие и любящие свой предмет. В столовой, где мы обедаем, у них отдельный зал. Не знаю, что им там готовят и сколько это стоит, но однажды там выключили свет, и профессора и доценты обедали вместе с нами. Я видела их полупустые подносы, кто-то ел, оказывается, принесенное из дома, кто-то брал лишь чай и несколько кусков хлеба, за который тоже нужно платить.