Фея реки Ло

Для того чтобы понять избирательность при выборе персонажей произведений Цао Чжи, побудительные причины действий и поступков героев, их мечты и мысли, следует обратиться к той идеологической основе, которая определяла социальный, политический и нравственный облик общества, то есть к конфуцианству. При этом следует заметить, что господство философии конфуцианства в течение многих и многих веков над умами китайцев объясняется вовсе не ее абсолютной непогрешимостью и разумностью, а тем, что это учение, по словам одного из первых китайских марксистов, Ли Да-чжао, было продуктом определенной организации общества и соответствовало ей. Вот почему, когда передовые силы Китая начали бескомпромиссную борьбу против феодализма и его идеологии — конфуцианства, Ли Да-чжао, не отрицая огромного значения конфуцианства для Китая на определенном этапе развития страны, мог в 1917 году сказать: «Я посягаю не на Конфуция, а на самую суть деспотизма, на его душу»[2]. Ли Да-чжао называл Конфуция «мудрым гением своей эпохи» и одновременно «высохшим трупом тысячелетней давности», так как «конфуцианская мораль не соответствовала сегодняшнему общественному бытию»[3].

Во времена же Цао Чжи конфуцианство царило над умами и сердцами людей. Но и тогда наиболее беспокойным и прозорливым, тем, кто принадлежал к сильным мира сего, не говоря уже о простых крестьянах, в существующем порядке вещей не все казалось разумным. К таким людям принадлежал Цао Чжи, хотя он и был ревностным последователем конфуцианства. Конфуцию и его учению посвящены многие строки стихотворений поэта. В них встречаются и изложение принципов конфуцианства, и выражение глубокого почтения перед мудростью учителя, мысли которого близки Цао Чжи.

Идея Конфуция о «выправлении имен» (пусть отец будет отцом, сын — сыном, государь — государем, подданный — подданным: каждому на веки веков уготовано его место в системе общественных связей) была понятна Цао Чжи, и он считал ее незыблемой.

Особенно близкими Цао Чжи были идеи Конфуция о «совершенном человеке», обладающем высочайшими достоинствами, — гуманностью, которая вмещала в себя понятия сдержанности, скромности, справедливости и доброты, и чувством долга по отношению к государю, отцу, близкому человеку. В письме к другу Цао Чжи писал: «Я стремлюсь все помыслы мои отдавать высокой империи, оказывать милость простому народу, совершать памятные дела, иметь заслуги, достойные быть увековеченными на металле и камне».

Поэзия Цао Чжи воспевает идеальный образ «совершенного человека», отличающегося благородством мыслей и дел, широтой устремлений, прямодушием и нравственной чистотой; мужей высоких порывов противопоставляет он ничтожным «червям земным», мелким людишкам, корыстолюбивым и алчным придворным, всеми средствами добивающимся власти и богатства. Но это не посягательство на самое систему, а всего лишь констатация несоответствия идеала (в духе конфуцианства) той реальности, современником которой он был.

Под кистью поэта рождались строки-афоризмы, имеющие непреходящее значение, и рождались они потому, что Цао Чжи, как и другие поэты-классики, не затрагивая основ конфуцианства, видел дальше конфуцианцев-начетчиков: «Совершенный человек постигает великий принцип, но не желает становиться вульгарным ученым», — утверждал Цао Чжи.

Идеал совершенного человека мы находим в следующих строках из стихов «На мотив «Желаю отправиться к Южным горам»»:

Награждать за добро,Сострадать не внимающим долгу —

Так мудрейший из мудрыхПоступал в стародавние дни;Все, кто сердцем добры,Будут здравствовать долго-предолго,Потому что о людях

Неустанно пекутся они!

Стихотворение «О бренности» — манифест конфуцианца и одновременно свидетельство нескованности Цао Чжи конфуцианскими догмами, его широты, проявлявшейся в обращении поэта к важным сторонам человеческого бытия (особенно к любви во всех ее многообразных проявлениях), чуждым рационалистической этике конфуцианства.

Земноводные и рыбыЧтут священного дракона,Звери чтут единорога —

Он владыка всех зверей.Если рыбы понимаютДобродетель и законы,То куда проникнут мыслиОбразованных мужей?

Стихотворения Цао Чжи и повествуют о том, «куда проникают» его мысли, и нам, читателям, остается лишь последовать за быстрой кистью поэта.