Фея реки Ло

И вновь Цао Чжи остается с земными делами и земной болью, но и с мыслью о том, как достойно прожить жизнь, чтобы не уподобиться «птицам с их бесцельным существованием или жрущему в загоне скоту». Забывая, что он конфуцианец и даос, Цао Чжи пишет о человеке так просто и так прочувствованно, как до него еще не писал ни один поэт. Стихи о дружбе, быть может, самые прекрасные в лирике Цао Чжи, окрашены в грустные тона, в них слышится призыв к далекому другу, жалобы на тяготы существования, желание поведать родной душе о своей печали. Вместе с крестьянами радуется Цао Чжи дождю и веселому грому — верным признакам будущего урожая, вместе с ними он скорбит, когда хлеб, отсырев после долгих и страшных ливней, падает на землю и сгнивает на ней. С горечью пишет поэт о тех бедах, которые несет с собой война.

И все же, как изображает Цао Чжи человека?

Прежде всего через его поступки, деяния: подвиг на поле боя (или жажда подвига), смерть во имя императора и династии (или готовность принести себя в жертву). В стихах постоянна мысль о необходимости следовать путем гуманности и долга, быть справедливым и проницательным, чистым в помыслах своих и делах. Верность гуманности и долгу — самые высокие добродетели императора и его подданных.

В образах ученых и «золотой молодежи», женщин и самого поэта, героя большинства его стихотворений, — всюду в описаниях на передний план выдвигаются общеконфуцианские добродетели. Конфликт возникает тогда, когда этих добродетелей у человека не замечают или когда он лишается их.

Изображение небожителей сообразуется с даосскими представлениями о них, с рубрикацией их «возможностей».

Как правило, черты героев Цао Чжи шли не от самого человека и его черт, найденных и увиденных в жизни, а от заданного стереотипа. В поэзии Цао Чжи неизмеримо больше описаний одежды героев, их оружия, их жестов, их общих рассуждений о добродетелях, нежели описаний их голосов, лиц, глаз (кроме слез, текущих из глаз), душевного состояния. Однако же интуитивно и постоянно стереотип размывался (важнейший процесс!) силой поэтического таланта автора, своеобразием его видения мира. Поэт подмечал, и часто весьма тонко, «психологические состояния» своих героев, разрушая стереотип. Поступками героев и своими собственными поэт ограничивался далеко не всегда. В его стихах, повествующих о дружбе, разлуке, тоске ожидания, любви, мы обнаруживаем «психологические состояния», обоснованные довольно подробно и убедительно. Так намечался отрыв от стереотипа в изображении человека. Если воспользоваться мыслью Д. С. Лихачева, очевидно применимой к поэзии Цао Чжи, то можно сказать, что в стихах поэта «психологические состояния» как бы «освобождены» от характера, который в литературе появится много позднее.

Непрерывно расширялся круг героев, и в этом смысле Цао Чжи сделал заметный шаг вперед по сравнению со своими предшественниками. В стихах появились крестьяне; но это уже был не «Отец-рыбак» Цюй Юаня, олицетворяющий самого поэта и его идеи, а настоящий труженик-рыбак, и не любознательный князь, которого удивляло, как это он, государь, наслаждается одним и тем же ветром с «простым, совсем простым народом», в поэме Сун Юя «Ветер», но в какой-то мере и сам народ в горести своей и заботах. Приближение поэзии к действительности, к людям — серьезный шаг на пути к «очеловечиванию» поэзии. Поэты последующих эпох, и первый среди них Тао Юань-мин, еще теснее соприкоснутся с жизнью, и в их стихах утвердятся темы крестьянского труда, семьи, детей.

Поэзия Цао Чжи гуманна, взволнованна. В ней нетрудно заметить борьбу противоречивых чувств и мыслей: жажда деятельности сменялась грустным раздумьем, стремление к героическим подвигам — печальными вздохами. Взволнованность и печаль, жажда деятельности и невозможность утолить эту жажду — таков эмоциональный ключ поэзии Цао Чжи, самое ее существо, ее душа.

Цао Чжи верил в творческие силы литературы, в ее способность сделать человека лучше, в бессмертие ее творцов. В стихотворении «О бренности», как бы опровергая им же самим выдвинутый тезис, он писал:

Кисть моя — не больше цуня —

Расходилась вдохновенно,Передать хочу потомкамСтрок изящных аромат.

Время сохранило строки древнекитайского поэта и донесло чудесный их аромат до наших дней[5]

.

Цао Чжи в переводах Л.Е. Черкасского

Белый скакун[6]