Фея тумана

Местный священник не сразу пропустил меня к леди Гите, твердил, что она нуждается в покое. Похоже, этот поп искренне переживал за женщину и не допустил бы меня к ней, какими бы благими ни были мои намерения. Но уже рассвело, из тумана стали появляться первые силуэты прихожан его церкви, и священник отвлёкся, отошёл к ним, говоря, что сегодня службы не будет. Кого-то из пришедших отправил в замок Эдгара за помощью, сам остался, чтобы отогнать самых любопытных. По сути, ему стало не до меня, и я проскользнул без его благословляющего напутствия.

А войдя, в первый миг позабыл все слова. Замер, встретившись с её оцепеневшим, жутким взглядом. Она как-то неловко сидела на лежанке священника подле спавшей девочки. Дитя выглядело спокойным, как ангел, что резко контрастировало с запечатлённым на лице её матери выражением безысходной муки. Она даже не сразу отреагировала на моё появление. Страшные воспоминания, казалось, отнимают у неё последние силы. Ей бы уснуть... Я понимал, что ей понадобится усилие, чтобы расслабиться.

Чтобы привлечь её внимание, я негромко кашлянул.

— Я решился потревожить вас, миледи, только потому, что вскоре уезжаю. Более я не буду для вас живым напоминанием о случившемся. Но я хотел бы, чтобы вы выслушали меня...

Далее я вкратце поведал то, о чём мы беседовали с графом. К моему удивлению, женщина вполне равнодушно отнеслась к моим словам о возможной причастности графини к событиям. И казалось, не слышала меня даже тогда, когда я заговорил о возможности развода Эдгара с женой и о том, что ради разрыва с Бэртрадой Эдгар готов лишиться титула и впасть в опалу.

— Но вы и только вы можете поддержать его в этом, — продолжал я. Что-то подсказывало мне, что леди Гита не вполне безучастна к моим речам. — Вы не должны оставлять Эдгара. Ради вас он готов на всё. А иначе... Сейчас он не остановится даже перед тем, чтобы убить Бэртраду.

И тут по лицу женщины скользнула тень. Она поглядела на меня огромными пустыми глазами. Взгляд её светлых глаз казался особенно тяжёлым на потемневшем осунувшемся лице. Возможно, леди Гита и красавица, но об этом трудно было судить сейчас. В её лице проступало нечто жуткое. Жуткой казалась и неожиданная улыбка, больше похожая на судорогу.

— Возможно, я плохая христианка, но я хочу, чтобы виновные понесли наказание. Так и передайте графу, — проговорила она.

Я понимал её. Но и перевёл дыхание. Главное, что он ещё чего-то желает. Пусть и желаемое — месть.

— И вас не пугает то, чем это обернётся для вашей девочки?

Женщина коротко вздохнула, на миг прикрыв лицо ладонью, а затем взглянула на меня. Только страх за своё дитя мог вывести её из этого состояния. Но этим не следовало злоупотреблять. Уловив момент, когда мертвенное выражение исчезло с лица леди Гиты, я заговорил, взывая к её разуму:

— Никому не ведомо о том, что произошло ночью в фэнах. Те, кто глумился над вами, уже понесли наказание. А те, кто выжил, будут молчать. И если вы найдёте в себе силы, чтобы в дальнейшем вести себя как ни в чём не бывало — они проиграли. Они поймут, что вы оказались сильнее и им ничего не удалось добиться.

Это были только слова. Но чтобы следовать им, нужны неженские сила и мужество. Поэтому я продолжал:

— Нет греха в том, чтобы оступиться и угодить в грязь. Грех — оставаться в грязи. Увы, удары преследуют нас всю жизнь, но роковым становится только последний. От остальных мы, пошатываясь, оправляемся и живём дальше.

Женщина вдруг испустила сдавленный стон.

— Что вы знаете об ударах судьбы?! Что знаете о бесчестии?

— Кому и знать, если не мне.

И тут я назвал своё имя.

Когда человек в беде, ему становится легче, когда рядом оказывается такой же, как он, несчастный и гонимый. Эта женщина знала обо мне, и моё имя, заклеймённое позором, сказало ей всё. Она глубоко вздохнула, её глаза расширились.

— Вы... Вы — враг короля!

Я заставил себя улыбнуться:

— К вашим услугам, миледи.

Она протянула руку, и я ощутил лёгкое пожатие.

— Сэр... Я восхищаюсь вами.

Ну уж это слишком! Я был опорочен, изгнан, моё имя было покрыто позором, и все, кто узнавал меня, шарахались, как от прокажённого. Словно моё бесчестье могло запятнать и их. И вот эта униженная, измученная, растерзанная женщина пытается приободрить меня.

У меня перехватило дыхание. Я только понял, что эта женщина стоит того, чтобы ради неё рисковать графской короной. А может, я стал излишне сентиментальным?

— Запомните главное, миледи. Вам надо заставить себя забыть то, что случилось. Думаю, у вас это получится. Само ваше желание отомстить даст вам силы. И вы должны помнить, что вы сами остались живой, жив и Эдгар, и ваше дитя не пострадало. Вы все вместе, а это и есть самое важное.

Её губы наконец дрогнули, черты лица смягчились, и, слава Богу, глаза наполнились слезами. Теперь пусть выплачется. Слёзы для женщины — великое облегчение.

Я вышел. У церкви всё ещё толпились какие-то люди, доносился сердитый голос священника, требовавший, чтобы они расходились по домам.