Фейки: коммуникация, смыслы, ответственность

Осмысление возвращения парресии вполне соотносится с философией поступка как вменяемого (рационального и ответственного) действия, включая публичную речь, предложенную М.М. Бахтиным [Бахтин 1986]. В новейшей философии также диагностируется миропонимание, сменяющее постмодернистский деконструктивизм – метамодернизм с его переходом от тотального остранения смыслов к их новой целостности, а главное – искренности [Metamodernism 2018; Павлов 2018]. Речь идет не о наивности и романтизме, а о том, что современный художник, политик, ученый, любой человек, претендующий на высказывание своей точки зрения, выступает, фактически, как античный парресор, ответственно с открытым сердцем говорящий (возможно – горькую) правду «городу и миру». И, если он «берет слово», то сам этот факт, как и публично произнесенное (написанное) слово выступает как поступок вменяемого актора, понимающего меру и глубину своего «не алиби в бытии». А в условиях тотальной медиализации в цифровом формате эта ответственность обретает все новые и новые измерения, являющиеся серьезнейшими вызовами традиционным представлениям о морали и праве.

Как показала упоминавшаяся аналитика М. Фуко, паррессия может проявляться в двух планах: негативном и позитивном. В первом случае парессор высказывает нечто решительно, не стыдясь возможных упреков в недостоверности сказанного. Такая паррессия свойственна политикам-популистам и медийным персонажам, зарабатывающим паблисити в стилистике эпатажа и скандала. Во втором (позитивном) случае паррессия свойственна экспертам, журналистам и блогерам, представляющим достоверную и критическую информацию, разоблачающую иногда не только популистскую пост-правду, но и сложившиеся стереотипы. И в 1970-1980-х годах М. Фуко не видел перспектив вычленения позитивной парресии перед накатывавшим валом парресии негативной.

В свое время М. Олсон диагностировал последствия гипертрофии демократических прав и процедур как «институциональный склероз» [Olson 1982]. И пандемия COVID-19 ярко подтвердила этот диагноз. Пандемия относительно успешно была остановлена в КНР, Сингапуре, Республике Корея и жестко накрыла Италию, Францию, Соединенное Королевство, Швецию и США. Дело оказалось связанным не только с централизацией системы здравоохранения и других властных институтов, которая более эффективна именно в кризисных ситуациях. Решающим моментом оказалась смысловая картина мира, транслируемая в общественном сознании, «склеротически долго» (в смысле М. Олсона) пребывавшего в упомянутой выше «стадии отрицания».

В этой связи, можно признать, что негативная парессия (как и связанные с нею фейки и постправда) суть следствие институционального склероза гипертрофированных прав на свободу безответственного слова на ранних стадиях Web-пространства. Поэтому рано или поздно, но должен был вызреть запрос на коррекцию негативной парессии, нарушающей человеческое достоинство, угрожающей репутации, благополучию, а то и жизни других людей. Он вызревает вместе с указанной выше динамикой становления «метамодернистской культуральной парадигмы». Цифровизация публичной коммуникации только усиливает и закрепляет этот тренд [Нестик 2020].

В условиях пандемии безответственные заявления, столпотворение смыслов приводят к неадекватным решениям и действиям. Так перед лицом экзистенциальной угрозы возникает «изегория» и «изономия» и остро востребованным становится парресор.

В этой связи думается, что концепция парресии может выступить одним из возможных расширений дальнейшего анализа. Как представляется, запрос на ответственную речь в сочетании с цифровыми форматами дают возможность такого нетривиального переосмысления, не ограничивая современную парресию только критической философией, круг парессиастов – кругом авторов журнала «Parrhesia: A Journal of Critical Philosophy», а придавая парресии новый масштаб и формат. Но такое осмысление, конечно же, требует специального анализа, который важен и интересен, однако он выходит за рамки данной работы.

При этом стрессовые ситуации, подобные глобальной пандемии, усиливают вызревание тренда на позитивную парресию, не только корректирующую парресию негативную, но и репрезентирующую конструктивные позитивные образцы, что делает эти нарративы нравственными перформативами, которые в противостоянии экзистенциальным опасностям оказывается важнее популизма «харизматичных» лидеров [Sparks 2017].

Парресоры могут подвергнуться преследованиям (врачи из Ухани, первыми забившие тревогу, демограф А. Ракша, другие эксперты, обратившие внимание на нестыковки в официальной пандемической статистике), доносимые ими факты не сразу признаются. В условиях тотальной цифровой медиализации их ответственность обретает измерения, являющиеся вызовами традиционным представлениям о морали и праве. Но это не означает, что взятое ими слово не является социально значимым.