Фейтфул-Плейс

Я спускался в этот подвал раза три. Местная городская легенда гласила, что некто по кличке Мясник Хиггинс перерезал горло своему глухонемому брату и зарыл его в подвале и с тех пор Увечный Хиггинс гоняет тех, кто вторгается в его владения, размахивая гниющими руками и страшно мыча. Братьев Хиггинс, скорее всего, выдумали обеспокоенные родители, и никто из нас в них не верил, но от подвала мы на всякий случай держались подальше. Иногда там зависали Шай и его приятели – показать, какие они крутые, – или парочка, которой приспичило перепихнуться, когда остальные комнаты были заняты, но самое интересное происходило наверху: пачки “Мальборо” по десять сигарет, дешевые двухлитровые бутылки сидра, тонюсенькие самокрутки с травкой и покер на раздевание, ни разу не доходивший до конца… Когда нам с Живчиком Хирном было лет по девять, мы на спор дотронулись до задней стены подвала, а еще смутно помню, что несколько лет спустя я привел туда Мишель Ньюджент в надежде, что она с перепугу схватится за меня, а то и поцелует. Не тут-то было – даже в том возрасте я западал на девчонок, которых так просто не напугаешь.

А однажды Шай запер нас с Кевином внутри, наверное, на час, но казалось – на несколько дней. Кевину было года два или три, и он так перепугался, что даже кричать не мог, а просто надул в штанишки. Я утешал его, пытался вышибить дверь, оторвать доски, которыми были заколочены окна, и клялся себе, что когда-нибудь все дерьмо из Шая выбью.

Я медленно обвел подвал лучом фонаря. Со времен моей юности он почти не изменился, только теперь мне стало ясно, почему родители не хотели, чтобы мы тут ошивались. Сквозь щели в кое-как заколоченных окнах падали узкие полоски блеклого света, потолок угрожающе просел, и там, где осыпались здоровенные куски штукатурки, виднелись прогнувшиеся, потрескавшиеся балки. Перегородки раскрошились и обрушились, так что подвал, по сути, превратился в одну необъятную комнату, пол местами провалился в землю – возможно, грунт осел, а на краю террасы дом ничто не подпирало. Давным-давно, прежде чем на дом окончательно махнули рукой, кто-то предпринял вялую попытку на авось залатать несколько крупных дыр бетонными плитами. Запах остался прежним – моча, плесень и грязь, – только усилился.

– Трындец… – жалостно пробурчал Кевин, мешкая на нижней ступеньке. – Трындец…

Его голос эхом отражался от дальних углов, зигзагами отскакивал от стен – казалось, кто-то бормочет в темноте. Кевин вздрогнул и заткнулся.

Две плиты величиной с человека неизвестный умелец вдобавок щедро обмазал по краям цементом. Третью, кривобокую глыбу размером примерно четыре фута на три, сляпали совсем уж через задницу – и хрен с ним, с цементом.

– Доволен? – внезапно громко спросил за спиной Кевин. – Подвал на месте, дыра дырой. Может, пойдем уже, а?

Я осторожно вышел в центр и надавил на край плиты носком ботинка. Многолетняя грязь удерживала ее на месте, но, когда я навалился всем весом, плита едва ощутимо качнулась. Будь у меня какой-нибудь рычаг, найди я в кучах мусора по углам железный лом или кусок металла, я бы ее поднял.

– Кев, – сказал я, – напряги-ка для меня память: крысы в стенах не той зимой, когда я уехал, подохли?

У Кевина медленно расширились глаза. В тускло-сером полосатом свете он казался прозрачным, как зыбкая проекция на экране.

– О господи, Фрэнк. Только не это.

– Я задал тебе простой вопрос. Крысы в стенах сразу после моего отъезда появились? Да или нет?

– Фрэнк…

– Да или нет.

– Фрэнк, это были просто крысы. Они тут кишмя кишели. Мы их миллион раз своими глазами видели.

Конечно, а как потеплело, от источника вони уже ничего не осталось и для жалоб домохозяину или коммунальщикам не было причин.

– И запах чувствовали? Тухлятину?

– Да, – не сразу ответил Кевин.

– Пошли отсюда. – Я взял его под руку – слишком крепко, но пальцы сжимались сами собой – и подтолкнул вверх по лестнице вперед себя. Половицы гнулись и лопались у нас под ногами. Не успев выйти на крыльцо, под порывы холодного сырого ветра и мороси, я выхватил телефон и набрал номер знакомого криминалиста.

* * *