Фейтфул-Плейс

– Он хочет сказать, будем надеяться, что копы не раскопают ничего такого, – встрял Шай. – А то мы все не ровен час пожалеем, что парни Лавери не выкинули чемодан в мусор и разбудили лихо.

– А что они могут раскопать? – требовательно спросила Джеки. – Кев?

Кевин отодвинулся на стуле и неожиданно веско сказал:

– Я этими разговорами сыт по горло, и Фрэнк наверняка тоже. Пойду выпить закажу, и если, когда вернусь, вы еще будете обсуждать эту дрянь, оставлю вам напитки и двину домой.

– Глядите-ка, – Шай усмехнулся уголком рта, – мышонок зарычал. Молодец, Кев, ты прав на все сто. Обсудим шоу “Последний герой”. А сейчас сгоняй нам за пивом.

Мы выпили еще, потом еще. В окна стучал проливной дождь, но бармен врубил отопление на полную, и погода напоминала о себе только холодным сквозняком, когда открывали дверь. Кармела набралась смелости подойти к стойке и заказать полдюжины горячих сэндвичей, а я сообразил, что ел только утром – мамину яичницу, и меня вдруг одолел зверский голод, когда готов пронзить добычу копьем и съесть тепленькой. Мы с Шаем принялись наперебой травить шутки, от смеха Джеки давилась джин-тоником, а Кармела взвизгивала и шлепала нас по запястьям, когда до нее доходила соль анекдота; Кевин спародировал маму за рождественским ужином с такой безжалостной точностью, что мы все зашлись в надсадном, безудержном хохоте.

– Хватит! – выдавила Джеки, отчаянно ловя ртом воздух и маша на Кевина рукой. – Иначе, клянусь богом, у меня мочевой пузырь не выдержит и я описаюсь.

– Она может, – подтвердил я, пытаясь отдышаться. – А тебе придется хватать тряпку и подтирать.

– Не пойму, чего ты ржешь-то, – просипел Шай. – Этим Рождеством будешь страдать там же, где и мы все.

– Хрень. Буду спокойно дома попивать односолодовый виски и смеяться, вспоминая вас, жалких неудачников.

– Ты погоди, приятель. Рождество на носу, ма снова вонзила в тебя коготки, и ты думаешь, она теперь отцепится и упустит шанс попортить кровь всем нам разом? Ну-ну.

– Спорим?

Шай протянул руку:

– Пятьдесят фунтов. Будешь сидеть напротив меня за рождественским столом.

– Заметано.

Мы пожали руки. Его ладонь была сухая, сильная и мозолистая, между нашими руками точно электрический разряд проскочил. Ни один из нас не подал виду.

– Знаешь, Фрэнсис, мы договорились тебя не спрашивать, но я не могу удержаться… – начала Кармела. – Джеки, прекрати, кончай меня щипать!

Джеки обуздала свой мочевой пузырь и сверлила Кармелу сердитым взглядом, не предвещающим ничего хорошего.

– Если он не хочет это обсуждать, пусть так мне и скажет, – с достоинством продолжила Кармела. – Фрэнсис, почему ты раньше не возвращался?

– Боялся, что ма возьмет деревянную ложку и отдубасит меня до полусмерти. Ты меня осуждаешь?

Шай хрюкнул.

– Серьезно, Фрэнсис, почему? – повторила Кармела.

Она, Кевин и даже Джеки (которая сто раз задавала мне этот вопрос и никогда не получала ответа) воззрились на меня – поддатые, озадаченные и даже чуть обиженные. Шай соскабливал какое-то пятнышко с кружки.

– У меня к вам такой вопрос: за что вы готовы умереть? – спросил я.

– Блин, да ты юморист, – сказал Кевин.

– Отстань ты от него, – проворчала Джеки. – Это сегодня день такой.

– Па как-то сказал мне, что готов умереть за Ирландию. А вы?

Кевин закатил глаза:

– Па застрял в семидесятых. Так больше никто не рассуждает.

– А ты попробуй на секунду. Шутки ради. Умрешь за родину?

Кевин растерянно уставился на меня:

– С чего бы?

– Допустим, англичане опять нас захватят.

– Да они подавятся.

– Допустим, Кев. Давай, соберись.

– Не знаю я. Никогда не задумывался.

– Вот-вот, – Шай без особой агрессии нацелился в Кевина кружкой, – именно это и похерило нашу страну.

– Я, что ли? Я-то что сделал?

– И ты, и другие такие же. Все ваше гребаное поколение. Что для вас важно, кроме “ролексов” и “Хьюго Босса”? О чем еще вы вообще думаете? Фрэнсис прав, впервые в жизни. Должно быть что-то, за что ты готов умереть, приятель.

– Да ну нахер, – сказал Кевин. – Сам-то ты за что умрешь? За “Гиннесс”? За бодрый перепих?

Шай пожал плечами:

– За семью.

– Дичь-то не пори! – вскинулась Джеки. – Ты маму с папой на дух не переносишь.

Мы расхохотались; Кармеле пришлось запрокинуть голову и вытереть слезы кулаками.

– Ну да, – подтвердил Шай. – Но суть-то не в этом.

– А ты типа за Ирландию умрешь? – спросил меня Кевин, еще не оправившись от обиды.

– Как же, хера лысого, – сказал я, и все снова загоготали. – Я какое-то время в Мейо служил. Вы хоть раз бывали в Мейо? Селяне, овцы и пейзажи. За это я умирать не собираюсь.[20]

– А за что тогда?

– Как говорит дружище Шай, – сказал я Кевину, махнув в сторону Шая кружкой, – не в этом суть. Суть в том, чтобы я сам знал.

– Я бы за детей умерла, – сказала Кармела. – Не приведи Господи.

– А я бы, наверное, умерла за Гэва, – сказала Джеки. – Ну, если вправду прижмет. Мрачноватая тема, а, Фрэнсис? Может, о чем другом поговорим?

– В свое время я бы умер за Рози Дейли, – ответил я. – Вот что я пытаюсь вам втолковать.

Наступило молчание. Потом Шай поднял кружку:

– За все, ради чего мы готовы умереть. Будем!