Фехтовальщица (СИ)

— Да, я помню, — кивнула девушка. — А почему август?

— Потому что к столу подают свежие яблоки.

— Ага, — улыбнулась фехтовальщица, отпивая из стакана свежевыжатый яблочный сок. — Вы хотите сказать, что я пью сок яблок из вашего сюжета?

— Конечно. Я сам всегда пью сок фруктов из своих сюжетов. Вы же знаете, что в яблоках из супермаркета нет ничего полезного.

— Значит, завтра я должна буду оказаться в лесу возле Этампа?

— Да.

— А почему не сразу в Париже? Ведь вы можете это сделать?

— Могу, но даже для вас это будет слишком сильно. Я должен дать вам время на то, чтобы привыкнуть новым условиям и осмотреться.

— А все будет… по-настоящему?

— По-настоящему.

Монрей посмотрел на Женьку немного дольше, а потом продолжил:

— Вам нужно будет снять серьги.

Женька потрогала колечки на ухе.

— Да, я сниму.

— Еще мне не нравятся ваши волосы.

— А что волосы?

— Коротковаты, так не носили. Я удлиню их.

— Как удлините? Нарастите, что ли?

— Вроде того. Еще придется подправить ваше тело.

— Что подправить? — вот-вот готовая рассмеяться над этим сюрреалистическим диалогом, переспросила фехтовальщица.

— Необходимо выровнять цвет кожи, — совершенно серьезно продолжал профессор. — Следы от купальника вам тоже будет трудно объяснить.

— А кому я должна буду это объяснять?

— Врачу, например. Вдруг вы будете больны или ранены.

— А вы знаете, что у меня есть следы от купальника?.. Хотя… — Женька вспомнила о видеокамерах. — А, может быть, вы мне еще и нос выровняете?

— Нос не надо, нос у вас хороший. Как раз такой и нужен, чтобы совать его в чужие дела.

— Вы меня обижаете.

— Чем же?

— А я не из тех, кто лазает в чужих телефонах и подслушивает под дверью.

— Хм, но за один миллион евро…

— Вы, кажется, разговариваете с кем-то другим, профессор.

— Хорошо-хорошо, поговорим с этим другим позже, если вам посчастливится вернуться с победой.

— А как я узнаю, что победила и могу вернуться?

— Вы почувствуете это сами. Я подойду к вам.

Женька не выдержала и слегка усмехнулась. Все, о чем они говорили за ужином, продолжало казаться ей, если не бредом, то неким преддверием к нему. С другой стороны это было похоже на игру, в которой оба игрока продолжали искусно подыгрывать друг другу. «Ничего-ничего, утром я все выясню», — была убеждена фехтовальщица.

— Завтра меня снова разбудит Сельма? — спросила она.

— Нет, завтра вы проснетесь сами.

Профессор не обманул — Женька, в самом деле, проснулась сама. Она лежала в густой траве на лесной поляне. Яркое солнце стояло высоко и слепило ей глаза, а по руке ползла безобидная божья коровка.

2 часть. Дорожная пыль

Городок

Женька стряхнула с руки насекомое, села и огляделась. По периметру той поляны, где она находилась, выстроились деревья. Легкий ветерок шевелил их кроны, и тихий шелест листвы напоминал чей-то шепот.

Фехтовальщица тронула волосы, падающие на плечи; пощупала жесткий корсаж на груди, колени, укрытые длинной широкой юбкой и кошель на поясе… Потом взгляд ее упал на дорожный баул, лежащий у ее ног. Она подтянула его к себе, раскрыла и проверила его содержимое. Все те вещи, которые она там нашла — запасные чулки, шелковые панталоны, несессер с косметикой, игольница и рекомендательное письмо приходского священника к тетке в Париже, выглядели вполне убедительно, — более того, они довольно ясно предлагали ей новые и совершенно необыкновенные условия ее существования.

«Жанна де Бежар, Жанна де Бежар, из Беарна… ограбили… город… город Этамп… Лес у города… — ухватилась за первое, что пришло на ум, фехтовальщица. — Что же я сижу?.. Нужно идти, а там… там видно будет». Что будет видно, Женька боялась даже осознать, — ей мешали то восторг, то ужас, когда она начала понимать, во что она ввязалась.

Тем не менее, когда лихорадочный досмотр своего собственного имущества на границе двух реальностей был закончен, девушка вернула вещи в баул, встала и решительно направилась с ним в сторону просвета среди деревьев. Тропинки не было, ноги путались в густой траве, и лишь тень деревьев, густая листва которых прикрывала от горячих лучей солнца, скрашивала недолгий путь к той стартовой черте, за которой начиналась свобода и неизвестность.

Вспотев от зноя и волнения, фехтовальщица вскоре вышла к дороге. Дорога — две пыльные укатанные колеи, пролегала вдоль полей и вела к городу, чьи изломанные очертания дрожали в знойном воздухе, словно мираж. «Вроде это тот самый Этамп… если, конечно, я не больна и не брежу, — потерла лоб фехтовальщица, вглядываясь в крутые скаты черепичных крыш домов прилепившихся друг к другу, точно в каком-то длительном испуге. — Надо подождать кого-нибудь».

Словно услышав ее мысль, из городских ворот неторопливо выехал монашек на ослике. Женька спряталась за куст и придирчиво наблюдала за его фигурой, пытаясь отыскать огрехи в его костюме или фальшь в румяном не по-монашески, лице. Однако, в монашке не находилось ничего необычного, за исключением того, что из-за его пенькового пояса торчал кривой, похожий на бутафорский, пистолет, а сам всадник напевал фривольную, совсем не располагающую к аскезе, песенку:

— Я из пушечки пальну,