Феминиум

– На уровне подсознания. И остальные тоже. Программа зашла в тупик, накопила массу ошибок. Выход у нее лишь один. Антон и так просуществовал дольше остальных. Возможно, отказ от публичности и частичный побег от таланта притормозили его ошибочное развитие. А может, это потому, что гаммы не так чувствительны, как омеги. В том числе – и к собственным трансформациям. Но ваш роман эти трансформации усилил.

– Я его убила?

– Ускорила неизбежное.

– Зачем вы мне все это рассказали?

– Чтобы ты не наделала глупостей. Не принялась искать несуществующих убийц, гоняясь до конца жизни за призраками.

– И вы думаете, я вам поверю?

– Хочешь провести эксперимент? Возьми любого гамму или омегу. Посади под замок, огради от внешнего влияния, устрани малейшую угрозу, установи за ним круглосуточное наблюдение. И попробуй сделать из него еще одного Радомира или Антона. Увидишь, что выйдет. Только, чур, – не реветь потом!

– Но… Неужели это навсегда? Хоть когда-нибудь они смогут измениться?

– Возможно. Тем более что предпосылки уже есть. Но должно пройти время. Окрепнуть сознание. Измениться запросы общества.

– И вы не будете им мешать?

– Зачем? Разве можно остановить эволюцию? Другое дело, что в процессе трансформации погибнет еще не один омега и гамма.

– Погибнут. Именно те, кто больше всего достойны жизни. Неделя с Антоном была лучшей в моей жизни. Я больше ни на одного из этих… существ взглянуть не смогу.

Алисия не ответила. Какое-то время они молчали.

– А Чезаре? Существовал ли когда-нибудь Чезаре?

– Кто???

Танна достала диск с древним фильмом, положила перед собеседницей.

– Ах, Чезаре. Этого тебе не скажет никто. Много их было, воителей.

– Но женщины тоже воевали!

– Только не дочери Кошки. Пока соблюдается Первая заповедь, войны нам не страшны.

– Заповедь? Вы же сказали, что кошачья религия – выдумка!

– Но это не значит, что мы не должны расслабляться!

Танна закрыла дверь за старой леди. Легла на кровать. Несколько раз глубоко вздохнула. До прихода Лийны оставалось минут сорок…

Наталья Корсакова

И МИР ЕЕ – ВОЗМЕЗДИЕ

1

«Святая Оанда, имя твое выбито на скрижалях памяти нашей.

Ты подняла нас с колен, вернув этому миру совершенство.

Ныне прошлое навсегда вычеркнуто из летописи дней.

Мы свободны…»

Юноша коснулся выпуклой, шелковистой вязи орнамента на буквах. Мастерство необычайное. Каждая страница – картина, засмотреться можно, краски яркие, живые, словно вчера положенные. Сейчас так не пишут, мельчат, строчка к строчке, тесно, без украшений, бумага нынче дорога.

Расточительство, сказал тогда наставник, так не беречь бумагу, поля чуть не в ладонь, а буквы-то, буквы большущие, а укручены завитушками так, что читать сложно. Не жрецами писано, беспокойный слог, невнятица. Сожги!

Но не поднялась рука бросить в огонь древнюю книгу. Спрятал, читая тайком. Только книга разочаровала. Не было в ней мудрых высказываний старцев, лишь странные легенды о святой Оанде. Истории, одна другой причудливее, грозили страшными карами неведомым врагам. И ни слова о величайшем подвиге святой Оанды: о сотворении этого мира у истоков времен.

Он приоткрыл окно, совсем немного, чтобы утренний, наполненный уже осенней прохладой воздух не выстудил комнату, и осторожно, стараясь ступать по приметной трещинке, где половицы не скрипели, подошел к кровати. На этот раз приступ лихорадки был особенно долгим, наставник бредил всю ночь и лишь перед рассветом затих в тяжком сне. В этом году болезнь вернулась рано, обидно рано, ведь еще не было осенних ветров.

Где-то протяжно затрубил рожок. Юноша встревоженно замер, метнулся взглядом по лицу наставника, но тот лишь слабо застонал сквозь сон, корябнул пальцами грязную суконку одеяла и затих. Осень. В стылом воздухе звуки становятся ярче, пронзительнее. Ругая себя за оплошность, вернулся к окну и осторожно приладил перекошенную раму обратно. Слава святым, не заскрипела.

Напротив, под кособоким соломенным навесом, собирались поселяне, зубоскалили, шумели, готовясь к встрече с хозяйкой. Сенги покачал головой. Странные обычаи. Так не похоже на Убежище. И люди здесь странные. Смотрят, словно кусают. Наставник говорил, что жрецов уважают, но почему же?..

И староста… Юноша невольно поежился. Пришел сегодня на рассвете, навис сумеречной тенью, перепугав до смерти. Сегодня праздник, говорил староста, не таясь, в голос, работы отменены, госпожа приезжает. Умоляю, тише, вскочил с постеленной на полу накидки, оглянулся, ловя звук дыхания, наставник только что уснул, прошу вас тише, шептал ему, боясь заглянуть в темные провалы глаз. Приходи, ученик жреца, уголок рта кривился в непонятной ухмылке, приходи утром…