Феникс. Возродиться из пепла

Опустошенная, раздавленная и абсолютно потерянная. Чем же я так прогневила Бога, что он ниспослал мне смерть от рук собственной матери?

— Я бы тоже хотел знать, — Люцифер переглядывается с Данталионом.

— Ни один щит этого не скроет, — обреченно вздыхает тот.

— А если яд?

— Рискованно, — не соглашается Данталион. — Она ведь пока необращенная.

— Яд? — встреваю я.

Теперь меня хотят отравить?

— От змея, который искусил Еву, — снисходит до пояснения Данталион. — Помнишь, почему она не смогла ему противостоять?

Не лучшее время проверять, как я выучила урок, но я все-таки отвечаю.

— Потому что он скрыл свои помыслы… Хотите сказать, это из-за яда? — наконец, осеняет меня.

Данталион кивает.

— Отец делает инъекции этого яда, — добавляет Люцифер. — Поэтому никто не может проникнуть в его разум.

От мысли, что мама виновна в моей гибели, щемит в груди. Я смыкаю крылья над головой, чтобы спрятаться от всего мира — от оскалившегося Сатаны на фреске, едва слышных шагов за дверью, назойливого запаха гари — и сижу в полумраке, едва не плача, пока не возвращается Люцифер.

— Выбери место, — он подходит ближе.

В его руках флакон с бурой жидкостью и что-то похожее на загнутые щипцы. Отвинтив крышку, Люцифер помещает яд в специальный паз и защелкивает крепление.

— Мне все равно, — я с готовностью вытягиваю руку. — Пальцы, запястье. Прокалывай где угодно.

— Это слишком заметно — от яда останется след.

— Тогда бедро, — я равнодушно пожимаю плечами.

Его легко спрятать под одеждой. Особенно теперь, когда нет желания надевать короткие платья.

— Будет больно, — Люцифер садится рядом и проводит ладонью от моей щиколотки к колену, приподнимая юбку.

Я напряженно сглатываю. Уж лучше боль, чем дрожь от  его прикосновений. Рука скользит выше и медленно обнажает бедро.

— Здесь, — останавливаю я, не в силах унять нервозность.

Острые штыри впиваются в ногу, и я вскрикиваю от режущего спазма. Яд проникает в кровь, вызывая судороги.

— Придется потерпеть, — убрав щипцы, Люцифер зажимает рану. — Скоро отпустит.

— Он быстро действует? — я морщусь, наблюдая, как под кожей расползается темное пятно. — Попробуешь прочитать мои мысли?

— У тебя на лице все написано, — конечно же, он знает, что я думаю о матери.

— Зачем она это сделала? — отрешенно бормочу я. — Даже твой отец не настолько жесток.

Вместо ответа Люцифер хмурится.

— Извини, я не должна была сравнивать. Просто это… очень тяжело.

Я часто моргаю, но скрыть слезы не получается — крупная капля скатывается по щеке.

Проклятье! Люцифер ненавидит слабость, а теперь ее ненавижу и я. И не хочу, чтобы он видел меня такой, но боль от яда и душевных терзаний не дает спрятаться за маской уверенности.

Зажмурившись, я стыдливо отворачиваюсь. И вздрагиваю, когда скулы касается горячая ладонь. Удерживая за подбородок, Люцифер стирает влажную дорожку подушечкой большого пальца. От невинной ласки подскакивает пульс; я пытаюсь отстраниться, но он не отнимает руки, пока я не распахиваю глаза, и мы не встречаемся взглядами. Его зрачки затягивают, как две черные пропасти. Я проваливаюсь в них, не успев обдумать, что он пытается рассмотреть в моих.

Боже, как же хочется его поцеловать! Кажется, я это и делаю — тянусь к нему губами. В надежде на что? Участие? Или чертову взаимность, которую он никогда не сможет мне дать? Я ведь сама увеличила дистанцию между нами. И теперь безуспешно пытаюсь ее сократить.

Люцифер останавливает меня, не давая притронуться, и сердце пропускает удар. Неужели он не ответит? Или… Я не успеваю охнуть, как его губы впечатываются в мои. Всхлипнув, я подаюсь вперед и целую в ответ. Не контролируя себя. И не могу остановиться.

Мне это нужно.

Рука Люцифера все еще покоится на моем бедре — поглаживает отек от яда. Я подбираюсь ближе, прижимаюсь, ощущая животом его упругий торс. И не сопротивляюсь, когда ладонь скользит выше и накрывает ягодицы.

Мне нужен он. Как воздух. С ним я могу дышать в полную силу.