Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В то же время лагерные работники находились в «дисциплинарной сфере», то есть они также были объектом военной дисциплины и наблюдения, а их время и поведение регламентировались жесткими правилами. Контроль и наказания исходили как сверху, так и от коллег. Такие условия обеспечивали чувство безопасности и комфорта: люди вместе отмечали праздники, иногда даже вместе участвовали в оргиях, жили относительно обычной жизнью за пределами лагеря, с обычными семейными и рабочими заботами. Эта обстановка, физическая безопасность, обусловленная избавлением от необходимости служить на фронте, выступала своего рода «абсорбером морального шока» [Kirstein 1992: 59].

Была некоторая неопределенность для по большей части молодых лагерных сотрудников – контроль вступления в брак. Члены СС и женщины-надзирательницы могли заключать брак только после изучения их свидетельств об арийском происхождении и официальных справок о генетическом здоровье. Коротко говоря, дисциплина в частном пространстве мира лагерного персонала коррелировала с чрезмерным насилием в их окружении, воспринимавшемся как враждебное, были ли это лагеря или более широкое пространство оккупированных территорий с присущими им вездесущими партизанами и саботажем.

Советский Союз

Лагеря и принудительный труд в советском обществе

Война была главным орудием, которое Гитлер и Гиммлер хотели использовать для трансформации европейских народов и обществ. Война сделала эту трансформацию возможной, она способствовала ломке барьеров на пути к насилию и узаконивала эту ломку, структурировала нормы, касавшиеся принудительного труда и лагерей. Сталинская же система обязана своим происхождением и агрессивными проявлениями Первой мировой и особенно Гражданской войнам. Полностью эта система сформировалась позднее, в мирный период (или как минимум в период необъявленной войны или ожидания войны).

Если в 1950–60-е годы ГУЛАГ понимался в контексте тоталитарной модели, а позднее (в некотором отношении и до сего дня) – в контексте быстрой индустриализации, призванной преодолеть отсталость, и Большого террора, то современные историки фокусируют внимание на концентрации власти в руках Сталина, деспотических приемах его правления и готовности его палачей, с которой те выполняли свою работу [Viola 2013: 20–21; Werth 1997; Binner, Bonwetsch und Junge 2009; Баберовски 2014; Хлевнюк 2015]. Нет сомнений, что все основные репрессивные кампании были инициированы Сталиным, что он их развязывал, мог их сворачивать или продолжать. Гораздо менее четко, как мне кажется, проговаривается тот факт, что во всем, что касалось насилия, Сталин всегда действовал в соответствии с политической стратегией и традициями социалистов. Понимание большевистской властью социализма предполагало, что эта система может быть навязана сопротивляющемуся населению. Поэтому насилие и методы принуждения считались обоснованными, как и сосредоточение власти в одних руках вплоть до деспотизма. Такие элементы социализма, как централизованное государство и плановая экономика, в соединении с партийной организацией создали необходимые условия для возникновения нового типа территориального Machtstaat

[силовое государство]. Начиная с 1930-х годов ему на службу был поставлен и патриотизм. Так рядом с категорией «классовые враги» появились «враги народа» и «враги нации». Сталинская деспотия походила на Führerstaat [государство фюрера] тем, что тоже появилась из массовых движений и считала себя обществом борьбы.

Однако для сталинской системы, с учетом количественных критериев, подчинение, устрашение врага, эксплуатация труда и иногда перевоспитание имели приоритет над физическим уничтожением. «Ликвидация кулаков как класса» предполагала убийства и смерть, но не была нацелена на их полное физическое уничтожение. В некоторых лагерях, в особенности на Крайнем Севере, например на Колыме при постройке железной дороги из Игарки в Салехард, или на урановых шахтах, по сути происходило то же истребление трудом, что и в нацистских концентрационных лагерях[556]. Причина смерти значительной части заключенных (во время транспортировки, по прибытии в лагеря или места высылки, в самих лагерях) – специфическая для этой системы культура импровизации, организационной перегрузки и некомпетентности, характерная для первой «припадочной пятилетки» [Солженицын 1973–1974, 1: 386; Lewin 1973].