Феноменология зла и метафизика свободы

Еще одним компонентом этого менталитета, вытекающим из предыдущих и дополняющим их, является самоценность беспрекословного единства – не все вместе, а все как один. И наконец, следует упомянуть неконструктивность, нетворческую, а потребительски-исполнительскую ориентацию этого сознания на присвоение результатов чужого труда: от теоретического «экспроприация экспроприаторов» и практического «грабь награбленное» до мечты чевенгурцев, что «солнце-вечный пролетарий будет работать на нас». Это сознание органически неспособно к творчеству и созиданию.

Сознание самозванцев, конспиративно, заговорщицки, в тайне от других людей и вопреки их воле делающих их счастливыми – удивительно целостно. Несогласие с существующим – духовный опыт всей российской культуры. Все мыслящие так или иначе, но всегда были «против». Формы этого изначального, «онтологического» несогласия были многообразны. Но начало XX века, сочетание народнических традиций с модернизмом и авангардизмом породило эпически парадоксальную форму – сплав эгоцентризма, элитарности и жертвенности.

Опираясь на этот материал, В. Страда попытался определить мораль террора и революционера^[99], как промежуточную между выполнением приказа солдатом, которого ждет слава и честь, и убийцей, которого ждет осуждение. В первом случае мы имеем дело с позитивной оценкой полностью социализированного поведения, во втором – 100 % девиацией, нетерпимой в социуме. Вершащий убийство людей, обозначенных врагами приветствуется и приводится в пример. Убийство членов социума влечет купирование, изъятие из социума, а то и из жизни, творца таких действий.

Но и эта модель линейна и ограниченна. Мотивация терроризма многофакторна. В случае с идейным терроризмом мы имеем дело не с безудержным эгоизмом или корыстной девиацией, как полагал, например Н. Страхов в своей критике революционного «нигилизма».^[100] [Страхов, 1897. с. 59–90] Это и не ограниченный фанатизм. Это позиция, основанная на принципиальном самоотречении ради великой цели, понимаемой как универсальное благо. Достижение этой цели предполагает отрицание и разрушение всего настоящего, а своя жизнь, как и чужая, рассматриваются только как средства. Отличительной чертой таких «людей будущего» является то, что «вся их деятельность, даже весь образ их жизни определяется одним желанием, одною страстною идеею – сделать счастливыми большинство людей»[101]. В отличие от выполняющего приказ солдата и безответственного убийцы, террорист – мотивирован гиперответственно.

Различия между П. Нечаевым и народовольцами, большевистскими, нацистскими и исламистскими радикалами только в масштабе объекта их террора. В мотивации принципиальных различий нет. Это поясняет пример, приводимый Б. Савинковым – классиком теории и практики российского террора в «Записках террориста». Когда он приехал в Киев создавать очередную группу боевиков, в числе которых ему представили интеллигентную красавицу – выпускницу гимназии. На его вопрос – зачем она идет в террор, та ответила весьма красноречиво, с «Новым заветом в руках». «Почему я иду в террор? Вам не ясно? “Иже бо аще хочет душу свою спасти, погубит ю, а иже погубит душу свою Мене ради, сей спасет ю” – Вы понимаете, не жизнь погубит, а душу». Российский экстремизм – сознательное душегубство по высоким нравственным мотивам. Причем пусть это не покажется парадоксальным, но – сознательное убийство собственной души. Убить другого можно только сначала погубив свою душу. Но террорист, как самозваный благодетель, в итоге этого душегубства видит спасение души, видящееся ему в идее, ради которой творится двойное, если не тотальное душегубство. Философия нравственности полна таких ситуаций, в которые загоняет себя абстрактный разум, играя с нравственным беспределом.

Нелинейная модель мотивации к насилию

Представляется важным отойти от линейных моделей мотивации к насилию к моделям, вводящим другие измерения.

Как минимум, речь может идти о трех двумерных моделях. Во-первых, это соотношение моральных крайностей полной 100 % девиации (убийца), гипер-девиации (самоубийца) и гиперсоциализации (самозванец-террорист).

Каждая из сторон треугольника представляет собой шкалу самоопределения. В политическом плане нижняя сторона характерна для общего морального самоопределения. Левая – для самоопределения лидеров. Правая – в плане самоотверженности, трактовки себя как инструмента и средства.

Вторая модель демонстрирует соотношение 100 % девиации (убийца), 100 % социализации (солдат, спецагент, выполняющие приказ) и гиперсоциализации террориста.

На этой модели добавляются еще две шкалы самоопределения. Нижняя сторона – соучастника – с вектором легализации, вплоть до палача. Правая сторона – самоопределения спецагента с обратной направленностью к нелегальному насилию.

Третья модель иллюстрирует соотношения 100 % социализации, гиперсоциализации и гипердевиации.