Фиалок в Ницце больше нет

Илья был на седьмом небе от счастья, Иван Ильич заявил, что сестренка будет его личная, а Саша все чаще и чаще с момента беременности видела один и тот же сон: бурные волны черного океана, разбивающиеся о скалы.

– Ты ведь сказал, что сделаешь все, что я захочу? – спросила она как-то мужа, и Илья почесал уже достаточно солидную лысину.

– Так и знал, что не надо было этого говорить. Кольцо с бриллиантом? Акции на миллион? Картина, в которой моделями будете ты и наша Лаура?

Саша знала, что он шутит: никакое кольцо с бриллиантом ей не требовалось, миллион она бы ни в какие акции не вложила, а передала бы на нужды своего благотворительного фонда.

– Нет, я просто подумала, что детям лучше расти в тиши. Вчера Ивана Ильича чуть не сбил какой-то лихач-турист на «Феррари», когда они с садиком ходили на море.

Турист был богатый соотечественник, к тому же изрядно пьяный.

Илья нахмурился, а Саша положила руку на живот, в котором калачиком свернулась их Лаура.

– Нам нужен свой дом.

– Это и так наш дом.

– Наш, но в Ницце. Давай уедем туда, к океану.

Туда, где черные волны бьются о скалы.

– Гм, ты прямо как Хорст – таинственность превыше всего!

– Я не Хорст, и мне наплевать на таинственность. Но я не хочу лишиться сына. А скоро и нашей дочери.

– У нас тут друзья.

– Они и останутся друзьями, они будут навещать нас, а мы их. Они ведь тоже не все в Ницце, вот Родриго с Сильвией и Родриго-младшим и Сильвией-младшей переезжают в провинциальную Бельгию.

– Ну да, слышал, будут жить около клиники для больных несовершенным остеогенезом.

– Ну а мы почему не можем переехать? В свой дом? Только мы и наши дети.

И картины, которым суждено быть написанными в их новом доме.

Илья наконец сдался.

– Но придется долго искать…

Саша успокоила его:

– Я уже нашла. И кстати, твоя идея изобразить меня, беременной Лаурой, просто гениальна!

Дом она, конечно же, присмотрела заранее: на скале, под которой простирались малодоступные или вовсе недоступные, вымытые за тысячи лет прибоем лабиринтообразные пещеры. Оттуда был виден Бискайский залив – старинный, надежной каменной кладки дом, раньше служивший маяком, но уже много лет назад переделанный под просторное жилище с винтовой лестницей в комнате и огромным круглым помещением наверху.

Заходя туда, Саша раскинула руки и сказала:

– Это все твое! Твоя новая мастерская. Нравится?

Илья, обойдя по скрипящему полу круглую комнату, из створчатых окон которой открывался удивительный вид в триста шестьдесят градусов и на запущенный сад, и на дорогу, и на деревушку вдалеке, и на океан (в тот день удивительно мирный), попросил:

– А можно, мы тут прямо сейчас и останемся.

Что ни говори, а иметь кое-какие свободные финансовые средства, позволившие купить им этот дом, пусть по причине своего расположения и не сопоставимый с особняками в Ницце, было приятно.

Первой картиной, которую Илья нарисовал в их новом доме-маяке, был портрет беременной на седьмом месяце Саши – в желтом платье, в стиле столь любимого ею Макса Бекмана.

Лаура появилась на свет точно в тот день, который назвали врачи: какая обязательная девочка. Впервые взяв дочь в руки, Саша поймала себя на мысли, что вертит ее, словно…

Словно оценивает, пытаясь найти изъян.

А что, если она, как и ее старший брат, чем-то страдает?

Оказалось, что нет: все анализы были великолепны, и врач сообщил ей, что редко когда за свою многолетнюю практику видел такого здорового ребенка.

А вот с Бекманом возникли кое-какие проблемы. Хоть портрет и нравился Саше, однако она ни за что не повесила бы его на стену их нового и весьма скудно обставленного деревенского дома.

А зачем им много вещей, если у них имеются два ребенка?

И мастерская мужа вверх по винтовой лестнице?

Хорст, позвонивший в пятницу во второй половине дня из Парижа, заявил, что «Саша, беда!» и примчался прямиком оттуда на своем желтом «Порше» к океану.

Была бурная сентябрьская ночь, и гость ей все объяснил:

– На этот раз твой муж несколько перестарался. Да, наш эксперт по Бекману был от портрета «моей матушки» в полном восторге…

Эксперт из Берлина, профессор Экхардт-Шрепе, относился к разряду «книжных червей», самой сложной категории.

– Гм, спасибо, что дал мне возможность побыть твоей матушкой! – улыбнулась Саша, а Хорст продолжил:

– …но ведь Экхардт-Шрепе тебя видел! И огорошил меня заявлением, что портрет явно рисовали с тебя и что, соответственно, это никак не может быть Макс Бекман! Более того, я его еле уговорил не поднимать шумиху, сказав, что после выходных мы снова с ним сядем и потолкуем. Только, боюсь, этот разговор с ним ни к чему не приведет – он же такой упрямый и принципиальный!

Да, напрочь лишенный юмора, крайне педантичный и, вероятно, обладавший чертами аутиста профессор Экхардт-Шрепе из Берлина была не просто книжный червь, а целый удав.

Который вполне мог одним своим словом перекрыть им кислород.

– Так сегодня же пятница! – ахнула Саша, и Хорст уныло заметил:

– Вот именно. Пока что он шастает по Лувру, а в понедельник мне надо как-то объяснить ему, что ты – не моя бабушка, а моя бабушка – это не ты!