FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит

В моей карьере настало сложное время. Некоторым будет трудно меня понять, но после нескольких лет работы на Уолл-стрит уйти уже невозможно. Вас могут уволить, вы можете сменить один инвестиционный банк на другой, вы можете умереть, но вы не в состоянии уйти. Для этого вы слишком много зарабатываете. Задумайтесь: если заработок ваш 500 тысяч долларов в год, а единственный отрицательный момент — это то, что вы превращаетесь в подонка, просто ли будет вам поменять работу? А если вы зарабатываете миллион? А 10 миллионов? Такой вопрос задавали себе многие мои коллеги, и большинство из них ответили: за миллион долларов в год можно превратиться в кого угодно. Когда же вы будете получать свои миллионы года три или четыре подряд и станете законченным подонком, вопрос о смене работы превратится в чисто академический. Назад дороги нет. Вы можете проработать на Уолл-стрит до пенсии, постепенно становясь все более и более богатым подонком.

Я не пытаюсь проповедовать и не выставляю себя ангелом господним. С этической точки зрения в моем уходе с высокооплачиваемой должности из инвестиционного банка ничего выдающегося нет. Я просто хочу объяснить причины своего скорого ухода. Большинство работающих в финансовой сфере не воспринимают свою деятельность как что-то аморальное. Иначе там нельзя. Я думал, что принадлежу к большинству. Пренебрежение моральными аспектами, конечно, удобно, особенно когда зарплата все растет и растет, но, опомнившись, я понял: нельзя калечить собственную жизнь. Я так больше не могу. У меня нет выбора, пора остановиться.

Вернувшись в Нью-Йорк, я попросил Маршала Са ланта о беседе. Вот как проходил наш разговор:

— Маршал, я увольняюсь.

— Что? Куда ты переходишь? Сколько тебе предложили? Чем ты будешь заниматься?

— Никуда я не перехожу. Я просто не хочу работать в инвестиционном банке. Я уезжаю из Нью-Йорка и больше не собираюсь торговать производными. Чем займусь — пока не знаю. Может, стану адвокатом.

Салант опешил. До него не сразу дошел смысл моих слов. Он смотрел на меня так, будто я спятил. Через несколько минут мои аргументы все-таки проникли в его мозг или ему по крайней мере так показалось. Салант попросил меня хотя бы не срываться с места и сдать перед уходом дела.

Беглый обзор моих выдающихся проектов, произведенный вдвоем с Салантом, заставил вспомнить всю работу в Morgan Stanley: сделки с AMIT; полдюжины сделок в Токио, предназначенных для обхода регулирующих норм; CEDN; Eagle Pier; дополнительные сделки с Pre4 и FP Trust; служащие налоговыми лазейками RAV; мексиканские производные и проект финансирования восстановления бразильских истребителей F-5. Ну, и кому это все надо?

Королеву мое решение потрясло. Она оказалась не в состоянии понять движущие мной причины. Но ведь я был не единственным ее сотрудником, покинувшим группу. Надолго во дворце Королевы не задерживался почти никто. Кто-то ушел заканчивать школу, кто-то уехал в Лондон, кое-кто перевелся в другой отдел, один перешел в Goldman Sachs, двое уехали в Вашингтон (и я в их числе). Вот так за несколько месяцев рухнула империя RAV, и стала она королевой-неудачницей.

Бидьют Сен устроил мне настоящий допрос, пытаясь понять, почему я ухожу из ГПП. Те, кто покидал группу до меня, обычно шли на запах более солидных зарплат в другие банки. Сначала Сен отказывался поверить в то, что я еще не присмотрел себе новое место. Но, по-моему, он и сам почувствовал мое нежелание заниматься инвестиционным бизнесом, и я решил: скорее всего, он рад моему уходу. Задолго до поездки в Токио мы с ним и еще с одним продавцом обсуждали, кто делает нашу работу за деньги, а кто ради острых ощущений. Сен тогда сказал, что Джон Мак, президент Morgan Stanley, скорее всего, работал бы и бесплатно, из любви к искусству. Бидьют Сен понимал, что у меня такой любви не было.

Страшила заявил, что сожалеет о моем уходе, и мне кажется, он не врал. Его убеждения противоречили мыслям Сена: Страшила был не в состоянии представить иной стимул работы у нас, кроме денег. Он тоже имел юридическое образование, и, по его словам, иногда ему хотелось все бросить и превратиться из делателя денег в деревенского адвоката. Вину за мой уход Страшила пытался возложить на себя. Он шутил, что меня потрясли его методы ведения дел, горевал, что оказался для меня плохим наставником, хотя, по-моему, это уже явное искажение истории. Я попытался объяснить отсутствие связи между ним и моим решением. Это была полуправда. Страшила сообщил о своем желании перейти из группы производных в более хлебное место, не покидая, однако, фирму. Я извинился перед ним: ведь я так и не посетил музей самурайских мечей в Токио, а он пообещал пригласить меня на следующее FIASCO. Обещанию, очевидно, суждено было остаться неисполненным.