Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения

Мне было двенадцать лет [в 1940 году], когда я прочитал свой первый НФ-журнал… он назывался Stirring Science Stories[6]

, и, я думаю, у него было четыре выпуска. Редактором был Дон Уоллхейм, который позже, в 1954 году, купил мой первый роман… а после – еще многие. Я наткнулся на этот журнал случайно; на самом деле я искал Popular Science. Я был чрезвычайно удивлен. Рассказы о науке? Я сразу же почувствовал волшебство, которое обнаружил в ранние годы в книгах о стране Оз, и теперь к этому волшебству присовокупилась, помимо волшебных палочек, еще и наука… Во всяком случае, в моих взглядах волшебство стало приравниваться к науке, а наука (будущего) – к волшебству.

Когда ему было немного за двадцать, Фил несколько раз перечитал «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса. На протяжении всей его жизни круг его чтения был воистину безграничным – от изданий по физике до анализа Dasein

Бинсвангера[7], Юнга, Канта, Уильяма Берроуза[8]

, Библии, Свитков Мертвого моря, Бхагават-гиты. Повлияло ли это на его труды? Фил часто цитировал – пока не добрался до авторов НФ – Стендаля, Флобера и особенно – Мопассана, чьи рассказы, наряду с рассказами Джеймса Т. Фаррелла[9], научили его, как выстраивать собственные рассказы, чтобы продавать их и тем обеспечивать себе жизнь в начале пятидесятых годов: он написал их более семидесяти за три года, прежде чем начал сочинять романы.

Я хочу сказать, что Фил был умен как черт и был в состоянии оценить лучшие литературные произведения. Так что же ему нужно было от литературы низшего уровня?

Именно научная фантастика с ее откровенной установкой, прежде всего, на удивление делала Фила свободным писателем.

Свободным – от чего? Искусство написания биографии состоит в разрешении невозможных вопросов, касающихся твоего предмета, ответов на которые ты не можешь для себя найти, но я для этого сделаю все, что смогу, к концу этой книги. Но вот сейчас представьте, что вы молодой писатель, который может печатать на машинке сто двадцать удивительных слов в минуту, и вам трудно себя сдерживать, когда из вас все это прет. Теперь представьте себе возможности жанра, в котором любая психологическая, политическая, сексуальная или эволюционная предпосылка допустима, пока читатели готовы предложить реальные деньги за притягательную силу неведомых миров.

Фил ужасно хотел попасть в «мейнстрим». Шли годы, он прекрасно понимал, что пишет блестящие книги и никто другой не задумывается над вопросами, которыми он одержим: «Что есть Реальность?» – и устрашающее следствие этого вопроса: «Что есть Человек?» Но он также знал, что правила «мейнстрима» не дают возможности работать с идеями, что время от времени приходят ему в голову. Зная это, он мог чувствовать себя одновременно отверженным, гневным и благословенным: