Филипп II Македонский

Александр задал индийским философам знаменитый вопрос, «как человек может превратиться в бога?» Ответ был: «Если совершит нечто такое, что невозможно совершить человеку».[842] В этом заключалась вся суть и подоплека его поступков. Все его действия были подчинены этой цели — самообожествлению. В этом лежали истоки его позднейшей веры в собственную божественную природу: в конце жизни одним из поводов для похода на Аравию стало его желание заставить арабов почитать его наравне с их двумя богами Дионисом и Ураном,[

843] а отождествление с Дионисом во время знаменитого перехода через Карманию в 324 году является недвусмысленным свидетельством его самопровозглашенной божественности.[844] Причина такого страстного стремления к обожествлению таилась в желании во что бы то ни стало превзойти Филиппа. Подобно призраку Юлия Цезаря, который действует в пьесе Шекспира еще долгое время после его гибели, призрак Филиппа преследовал Александра до последних дней его жизни. Для Александра было крайне важно любой ценой прославиться больше Филиппа, как явствует из его речи в Опиде, в которой он противопоставляет свои деяния успехам своего отца. Эта черта имела далеко идущие последствия и для близких Александра, как показывает убийство Клита. В 328 году в Мараканде на пиру разгоряченные алкоголем Александр и Клит вступили в яростный спор, но Александр окончательно вышел из себя, когда Клит поставил ему в пример Филиппа.[845]

После этого царь пронзил Клита копьем. Приверженность Александра к вину также служила поводом для упреков,[846] и его современник Эфипп пишет, что при царском дворе царил страх, потому что царь «был вспыльчив и мог даже убить».

[847]

Наследство, которое оставил Александр, разительным образом отличалось от наследства его отца. В конце своего царствования, в 323 году, когда Македонская империя достигла наивысшего могущества, охватив огромную территорию, национальная гордость в самой Македонии достигла, вероятно, низших пределов, а недовольство царем находилось на пике. Это лучше всего видно по македонским монетам. Они по-прежнему чеканились в Пелле, Амфиполе, Филиппах и Дамастии, как и при Филиппе, но рисунки на них не менялись. Можно было бы ожидать, что люди захотят использовать в целях пропаганды невероятные успехи Александра в Азии, но вышло, похоже, ровно наоборот: монеты с изображением Александра чеканились только в его собственном монетном дворе в Вавилоне.

Хуже, чем притязания на личное обожествление, оказалось отсутствие у Александра при жизни законного наследника, так как его жена Роксана (очередное явление призрака Филиппа, так как этот брак был заключен из политических соображений) была еще беременна в июне 323 года, когда Александр скончался. Еще до его отъезда в Азию в 334 году Парменион и Антипатр советовали ему жениться, но он пренебрег их советом.[848]

Впрочем, выбрать невесту в то бурное время, вероятно, было тоже не так-то просто. Когда Александра, лежавшего на смертном одре, спросили, кому он оставит свою империю, он дал загадочный ответ: «Лучшему».[849] Свой перстень с печатью он отдал Пердикке,[850] и, возможно, это означает, что его он видел своим преемником, но другие военачальники, каждый из которых считал лучшим именно себя, не желали подчиняться бывшему товарищу. Роксана родила мальчика (Александра IV) где-то в августе, и македонский престол достался двум соправителям — Александру IV и сводному брату Александра Великого Филиппу Арридею (которому было около 35 лет и который по-прежнему жил в Пелле). Эти цари не пользовались уважением, и поскольку Александр не оставил после себя полностью правомочных наследников, династия Филиппа прервалась.

Македонский трон превратился в яблоко раздора между полководцами Александра, которые погрязли в непрестанных междоусобицах. Два царя были лишь пешками в их играх, и оба погибли — Филипп III в 317 году, а Александр IV в 311-м. К концу столетия Македонская империя Филиппа и Александра прекратила свое существование. На ее место пришли эллинистические царства, в ряду которых Македония играла значительно менее важную роль, чем, скажем, Египет или Сирия. В защиту Александра можно сказать, что он заложил основы экономического развития и культурно-интеллектуального расцвета эллинистической эпохи.[851] Однако перевешивает ли это его недостатки, равно как и тот факт, что он принес свою империю в жертву собственному тщеславию, поставив себе главной целью затмить деяния своего отца и добиться признания себя живым божеством?