Что касается истории эмпирической (светской, профанной), то она обретает смысл только через события «священной» истории, которая несет в себе Божественный промысел. Другими словами, смысл истории по Августину заключается в победном шествии христианства во всемирном масштабе, в установлении «Града Божия». Августин не только выстраивает периодизацию светской истории, но и поднимает проблему становления человеческой личности. Творцом истории является Бог. План её становления, развития и конца известен только Богу. Цель истории — торжество добра и увеличение числа тех, кого Августин называет гражданами Града Божьего.
Вместе с тем, в философии Августина можно видеть ряд несогласованных положений. Он пытается объяснить историю людей, не вникая в содержание их деятельности. Его заключения носят характер априори. Он знает заранее, что должно быть и что будет, если люди отклоняются от заданного пути.
I. Религиозный образ истории, в отличие от мифологического, существенно повысил ценность времени, а стало быть, и ценность человеческой истории. Она обретает смысл, направленность, последовательность событий, имеющих свое начало и конец.
II. Теология Средневековья не внесла ничего принципиально нового в концепцию философии истории Аврелия Августина. Даже Фома Аквинский оказался нечувствительным к проблеме времени. Его больше интересовала вечность, хотя в Европе зарождалась цивилизация, для которой первоценностью была не вечность, а конкретное физическое, химическое, биологическое, социальное, антропологическое, технологическое время. Но несмотря на схематизм, теологическая интерпретация исторического процесса в форме: «творение — жизнь в раю — грехопадение — судный день — конец истории — личное спасение», была существенным шагом на пути становления исторического сознания.
Этическая интерпретация Бога придавала истории воспитательный характер, инициировала характеристики ответственного бытия, формами которой выступают честь, совесть и долг. Она сплавляла человеческую судьбу с Божественным промыслом, давала рекомендации к личному спасению, прививала человеческое человеку.
Поставив вопрос о соотношении конечного и бесконечного, изменчивого и вечного; сформулировав проблему смысла жизни человека и смысла истории человечества, христианская концепция мировой истории заложила основания той философии истории, которая сложилась усилиями А. Тойнби, и Т. де Шардена, М. Хайдеггера и К. Ясперса, Вл. Соловьева и Н. Бердяева, а еще раньше Вольтера и Гегеля, Гердера и других. Приняв во внимание мифологический и религиозный образы истории эти мыслители вышли на её философский дискурс, рассматривая историю через призму категорий развития, становления, ставшего и отчуждения.
Идея истории, возникшая в рамках религиозного мировоззрения, оказалась чрезвычайно продуктивной для развития философской рациональности. Представление о едином Боге породило и представление об универсальной истории человечества. Освобожденная от религиозной оболочки идея единой истории заложила основания концептуального постижения всемирной истории, положила начало философии истории. Таким образом, мифологический и религиозный образы истории подготовили рациональную форму ее освоения.
2. Восточная философия тяготела к интуитивному познанию и углубленному самосознанию, а европейская философия через категорию меры выходит на рациональное отношение к действительности, что существенно увеличивает возможности адекватного объяснения мира. Античные мыслители справедливо полагали, что нарушение меры влечет переход объект а в иное состояние. Если «отец истории» Геродот полагал, что история людей предопределена изначально интересами богов (См.: Цицерон. Диалоги: О государстве. О законах. — М., 1994, — с. 90), то другой историк античности — Фукидид исторические события связывает с действиями людей (См.: Фукидид. История. В 2-х т., Т. 1. — СПб., 1994. — с. 30). Но взгляды историков не стали предметом сравнительного философского анализа, хот я проблема появления государства как авторитета власти попадает в поле зрения и Плат она, и Аристотеля. Эту проблему авторитеты философской мысли античности рассматривают, не обращаясь к историческому наследию (См.: Платон. Государство//Собр. Соч.: В 4-х т., Т. З. М., Мысль, 1994, — с. 79–420; Аристотель. Политика// Соч.: В 4-х т., Т. 4. М., Мысль, 1983, — с. 375–644).
Аристотель упоминает Геродота, да и то, чтобы показать превосходство поэзии над историей в проникновении в сущность событий прошлого. «Поэзия, — подчеркивает Аристотель, — философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история о единичном» (См.: Аристотель. Поэтика// Соч.: В 4-х т., Т. 4. М., Мысль, 1983, — с. 655).