Ницше не был мазохистом. Страдание он считал составляющей хорошей жизни, способом учиться. «Лишь страдание приводит к знанию», — говорил он. Страдание — это зов, о котором мы не просили, но на который все равно должны откликнуться. Как мы отвечаем на него? Впадаем в оцепенение или, как предлагает Шопенгауэр, скрываемся от него в мир искусства и аскезы? А может быть, благодаря страданию мы глубже проникаем в смысл мира? Без оглядки бросаемся в него? Этот путь Ницше называл дионисийским — по имени греческого бога, любившего вино, театр и жизнь. «Я хочу все больше учиться смотреть на необходимое в вещах как на прекрасное: так буду я одним из тех, кто делает вещи прекрасными», — говорил он. Не следует любить жизнь вопреки страданию, добавляет он: любите ее благодаря ему.
В письме сестре от 1883 года Ницше дает, пожалуй, самое точное описание того, что значит в его жизни страдание: «Весь смысл ужасных физических мук, которым я был подвергнут, заключается в том, что только лишь с их помощью я был вырван из плена ложных представлений о моей жизненной задаче, во сто крат принижавших ее. И поскольку я от природы принадлежу к людям скромным, понадобилось самое сильное из возможных средств для того, чтобы призвать меня к самому себе… это самопреодоление из числа самых трудных».
Мне особенно нравится это «призвать меня к самому себе». Не нужно, говорит Ницше, выглядывать за пределы себя, чтобы найти смысл. И внутрь себя заглядывать тоже ни к чему. Подними глаза. «Твоя истинная сущность лежит не глубоко скрытой в тебе, а неизмеримо высоко над тобою или, по крайней мере, над тем, что ты обычно принимаешь за свое „я“».
Вечное возвращение обнажает наши иллюзии и изобличает достижения. Вот вы заключили крупную сделку, закончили книгу, добились повышения. Поздравляем! А теперь все это исчезло и пора начать с начала. И опять, и снова. И так вечность. Все мы повторяем путь Сизифа, бедняги-лентяя из греческих мифов, которого боги приговорили вечно закатывать на гору камень, а камень в последний момент срывается и катится вниз, и так до бесконечности. Я вспоминаю разговор в Монклере, штат Нью-Джерси, и вопрос моей подруги Дженнифер: «Как выглядит успех?» Я знаю, как ответил бы Ницше: успех — это радикальное принятие своей судьбы. Успех выглядит как счастливый Сизиф[157]
.Как и у многих других философов, у Ницше лучше получалось делиться мудростью, чем следовать ей самому. «Умри вовремя», — говорил он, но сам так не поступил. Умер он слишком рано. И слишком поздно.
В 1889 году, находясь в Турине, он увидел, как человек бьет хлыстом лошадь. Ницше бросился к животному, обнял его — и лишился чувств. Его последним сознательным действием стала попытка унять страдание другого существа. После этого он погрузился в мрак безумия. Свои письма он начал подписывать «Дионис», а себя считал богом.
Вмешались обеспокоенные друзья, забрали Ницше домой в Германию. Утратив дееспособность (скорее всего, последствие сифилиса[158]
), после 44 лет он не написал ни слова. Следующие десять лет о нем заботилась семья — сперва мать, а когда ее не стало — сестра. Хотя Ницше ничего больше не творил, слава его росла с каждым годом.Именно такой Ницше, сломленный, бессильный, и запечатлен, увы, на фотографиях, которые использовала его честолюбивая сестра-антисемитка. Именно ее действия привели к тому, что наследие Ницше использовал в своих целях Гитлер.
Перед тем как лишиться рассудка, Ницше работал над книгой, которую называл «Опыт переоценки всех ценностей». Крикливое название — но глубокая идея, которая, закончи он работу, могла бы многим обогатить концепцию вечного возвращения. Если наша жизнь — а по сути, и вся Вселенная — впрямь повторяется, что мы тогда контролируем? Не действия свои, думал Ницше, а их оценку. В своем существе его философия была «экспериментом по смене ориентиров в мире полной неопределенности»[159]
. Обычно мы движемся от неопределенности к определенности. Но это, говорил Ницше, совсем не обязательное правило. Это всего лишь одна из ценностей, а всякую ценность можно переоценить.Мы можем сделать выбор в пользу того, чтобы находить радость не в определенности, а в ее противоположности. Тогда жизнь, с точки зрения постороннего не изменившись, будет ощущаться совсем иначе. Находите радость в неопределенности — и офисный гвалт начнет веселить ваше сердце, а не вынуждать вас скрипеть зубами, а по вечерам опрокидывать еще один стаканчик вина. Находите радость в неопределенности — и даже болезнь, пусть и связанная с физической болью, перестанет страшить. Такая смена угла зрения незначительна, но по сути огромна. Весь мир начинает выглядеть иначе. Так переориентировать свой взгляд нелегко, признает Ницше, но возможно. А что такое философия, как не исследование ранее немыслимых возможностей?