Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей

Вечное возвращение — это мысленный эксперимент. Экзистенциальный стресс-тест. Мы принимаем его, если нам предлагают переживать только что-то приятное. Кто же откажется снова и снова съедать вкусное мороженое или выполнять триумфальный трехочковый бросок. Застряв в Панксатони, Фил Коннорс — герой Билла Мюррея в «Дне сурка» — размышляет: «Как-то я был на Виргинских островах. И познакомился с девушкой. Мы ели лобстеров, пили коктейль „Пина колада“. Мы занимались любовью на закате, словно две морские выдры. Прекрасный был день. Почему бы этому дню не повторяться снова, и снова, и снова?»

Но вечное возвращение устроено иначе. Либо все, либо ничего. Жизнь повторяется в точности таким же образом, «ничего другого ни впереди, ни позади, ни во веки вечные», — говорит Ницше. Редактировать ничего нельзя. Нужно заново проживать ту же жизнь, со всеми ее изъянами и занудными диалогами. Режиссерскую версию. Ницше понимает, что от такого сценария передергивает. Он прекрасно осознает, что человеку хотелось бы подправить прожитую жизнь, что-то удалить, что-то добавить, где-то пройтись аэрографом, нанять дублера.

Мне хотелось бы вернуться в тот день, когда я совершил свой первый одиночный полет, но в этот раз захлопнуть дверь, прежде чем взлетать. А еще я отдал бы что угодно, лишь бы вернуться в один теплый вечер в Чикаго. Я был в поездке с дочерью, на тот момент шестилетней. Было уже поздно. Ей хотелось спать, а у детей, когда они сильно хотят спать, порой вылезают на поверхность скрытые страхи. Мы шли рядом, она взглянула на меня и спросила: «А ты мой настоящий папа?»

Я приемный родитель. И это был мой шанс дать ей ответ, проникнутый любовью и поддержкой. Однако — сам не понимаю почему — я ответил резко, холодно. «Ну конечно, — бросил я. — Какие могут быть вопросы?» Ее глаза наполнились слезами и болью. Я лажанулся. Если бы только я мог вернуться в тот момент и ответить на ее вопрос с любовью!

Не выйдет, говорит Ницше. Ничего не изменишь. Разве ты не понял? Принимай свою жизнь целиком, во всех подробностях, или не принимай вовсе. Никаких исключений. Неудивительно, что вечное возвращение Ницше называет «величайшей тяжестью». Нет ничего тяжелее вечности. Если все постоянно возвращается, то легких, проходных моментов ждать не приходится. Каждое мгновение, пусть на вид и незначительное, обладает тем же весом, той же массой, что и другие. «Все поступки оказываются одинаково великими и малыми».

Представьте себе, что вечное возвращение — это ежедневная проверка связи с самим собой: живешь ли ты той жизнью, какой хочешь? Уверен ли, что хочешь выпить эту бутылку текилы и маяться бесконечным похмельем? Вечное возвращение требует от нас безжалостно оценивать свою жизнь и задавать себе вопрос: что здесь достойно вечности?

В том числе примерить на себя вечное возвращение позволит то, что один ученый назвал «брачным тестом»[155]

. Представьте, что после долгого брака вы развелись. Учитывая все, что вы уже знаете, сказали бы вы снова «да»?

Неплохой тест. Но я придумал другой — «тест подростка». Мы с дочерью вернулись домой и сели ужинать. Говорили о научных проектах, расписании футбольных матчей — и я рассказал ей о вечном возвращении Ницше. Как она к этому отнеслась? Подошло бы ей такое?

Соня знает, что ей нравится, а что нет; вечное возвращение Ницше ей не по душе. Она моментально окрестила его «социопатической идеей». И ни за что не захотела бы, чтобы ее жизнь повторялась вновь и вновь.

— Только подумай, как это было бы уныло. Застрять в бесконечном цикле. Каждый в своей жизни делает одну огромную ошибку — я свою еще не сделала, но когда-то точно сделаю, — и вот представь, переживать это вновь и вновь! Ну то есть, скажем, тебя убьет маньяк с топором. Тебе захочется, чтобы это повторялось? А если у тебя рак? Оно тебе надо — переживать его снова?

— Разумно, — ответил я, прежде чем ринуться на защиту Ницше. — А как же хорошее в жизни? Концерты, друзья, куриные наггетсы? Они не компенсируют плохого?

— Нет, — был решительный ответ. — Ничья жизнь не достаточно хороша для такого. Ничто в моей жизни не заставит меня заново прожить то плохое, что я могу сделать.

И я обнаружил себя в непривычном состоянии: я молчал. Мне нечего было ответить. Плохое в жизни и впрямь, похоже, перевешивает хорошее. Удовольствие от «Рокки роуд» меркнет перед мучениями человека, проходящего химиотерапию. А может, Ницше знал что-то, чего не знала Соня — и все мы тоже?

* * *

Если у кого-либо и были причины удариться в Шопенгауэра и заявить, что мы живем в «наихудшем из возможных миров», — так это у Фридриха Ницше. Однако в конце своей короткой и тяжкой жизни он заявляет, что благодарен за все пережитое, и от души добавляет: Da capo! Еще раз![156]

Страдание неизбежно — вы и без философов это знаете; но то, как именно мы страдаем и от чего страдаем, важнее, чем кажется. Переживаем ли мы «великое страдание», как это называл Ницше, или что-то не столь фундаментальное? Мы едва переносим страдание или находим в нем и что-то приятное?