Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей

Ах да, старина Марк. Было у него что-то поэтичное насчет того, чтобы пробуждаться на рассвете, любоваться звездами и встречать солнце: «Остановимся на красоте жизни. Наблюдай за звездами и увидишь, как ты бежишь с ними». Я практически уверен, что сам Марк никогда не просыпался на рассвете, не бегал ни с единой звездой, но Роб поверил философу-императору на слово и решил, что проснуться затемно — тот самый животворящий энергетик, который нужен нам, кандидатам в стоики.

Я бреду в ванную, брызгаю в лицо холодной водой и присоединяюсь к товарищам по лагерю. Несколько раз чуть не наворачиваюсь и постоянно дрожу от холода, пока карабкаюсь на холм. Я собирал вещи на мэрилендскую весну, а не на вайомингскую!

Кое-какая рациональная основа в наших предрассветных маневрах есть. Стоики не чурались телесности. Основатель школы Зенон славился стройностью — не зря же он туда-сюда расхаживал под колоннадой. Его преемник Клеанф раньше был боксером, а последовавший за ним Хрисипп — бегуном на длинные дистанции. Тренировались они не ради медалей и даже не ради хорошего здоровья. Как и все прочие занятия стоиков, это было упражнение в добродетели — в частности, в добродетелях самодисциплины, мужества и выносливости.

Ветер продувает меня насквозь. Я ною. Вслух. На холм карабкаются всего три человека, включая меня. А где остальные, интересно знать?

Я поднимаю голову и вижу, что они уже наверху.

— Э, — говорю я Робу, — а как насчет «стоики своих не бросают»?

— Про это в «Энхиридионе» ничего нет, — отрезает он.

Захожу с другого конца: интересуюсь, что бы Марк сказал об этом пронизывающем холоде.

— Сказал бы: мужайся, — отвечает Роб.

Стоицизм — штука строгая. Дается с трудом. И никто не пытается сделать вид, будто это легко. Тут не место обычной греческой умеренности. Тут — все или ничего. Либо ты добродетелен, либо нет. Либо живешь в согласии с природой, либо нет.

Подобно эпикурейцам, стоики считали философию лекарством для души. Горьким лекарством. Эпиктет сравнивал философскую школу с лечебницей, добавляя: «Выходить оттудa должны не удовольствие испытав, но боль». Цель, добавляет он, — не зависеть от врача, а излечить себя, стать врачом самому себе.

Такой акцент на самодостаточности помогает понять, почему стоицизм был близок отцам-основателям американского государства, а также современным военным по всему миру. Ответственность за счастье человека он возлагает исключительно на его же плечи. Когда юный ученик пожаловался на насморк, Эпиктет ответил: «Глупец, разве нет у тебя рук? Ты лучше высморкнись и не вини бога».

В каждом из нас есть частица логоса — божественного разума, пронизывающего Вселенную. Так говорят стоики. Разум — наша главная награда, единственный подлинный источник счастья. Космос пропитан божественным, но абсолютно рациональным присутствием. Всякий раз, поступая рационально, мы приобщаемся к божественному разуму. Для стоиков действовать «рационально» — не значит действовать с холодным расчетом. Это значит действовать в согласии с космосом; ничего холодного и бесчувственного в этом нет. «Мы — агенты божественного промысла», — говорит Роб, и я ему верю.

Таким образом, жить в согласии с природой — значит поддерживать царство разума, и неважно, где ты находишься. «На Манхэттене точно так же можно жить в согласии с природой», — замечает Роб, и я задаюсь вопросом, что же я тогда делаю в вайомингской глуши, одетый не по сезону, в непроглядной тьме.

А потом небо проясняется, над горизонтом показывается солнце. Вокруг так прекрасно, что я забываю о холоде, о плохих условиях и перестаю спрашивать себя, почему я здесь. Глядя в светлеющее небо, я вспоминаю слова Роба: «Мир очень велик. А я — нет».

Так он сформулировал принцип стоиков под названием «взгляд с высоты». Представьте, что висите высоко над землей и смотрите вниз на крохотный мир: дурацкие дороги, грязная посуда, мелкие дрязги, пропавшие блокноты. Все это — из области безразличного. Вы — ничто. Вы — всё.

* * *

Неприятностями можно также назвать потери. И снова стоикам есть что сказать. Я рад. Мне бы здесь пригодилась поддержка. Эпиктет предлагает разобраться сначала с мелкими утратами и затем перейти к большим. Потеряли пальто? Ну, значит, оно хотя бы у вас было.

Правда, с точки зрения стоиков, вы на самом деле не теряли пальто. Вы его вернули. И страдать от этого следует не больше, чем когда возвращаете книгу в библиотеку или выезжаете из отеля. Мой любимый блокнот, с которым я ездил в Англию, я не потерял. Я его вернул. «А когда отнимается что-то, — напутствует Эпиктет, — отдавать легко и тут же, с благодарностью за все время пользования этим, если не хочешь плакать по кормилице и маме». Будь мужиком!

Мы слишком часто путаем то, что принадлежит нам, с тем, что нам не принадлежит. И зря, говорят стоики. Все очень просто. Нам не принадлежит ничего, даже наши тела. Мы все получаем в аренду, а не в собственность. И понимание этого освобождает. Если нам нечего терять — можно не бояться потери.