Фёдор Логинов

Обсуждается данный вопрос у Сталина. И вдруг на этом заседании выступает Вознесенский с разгромной речью, причём, я бы даже сказал, с подлой речью. Он не рассматривал этот вопрос по существу, не опровергал мои предложения, обоснования, выводы. Он построил свою речь по-другому. Что вот Жимерин ставит своей целью разломить, разрушить стройную систему сталинских пятилеток. Предлагая сооружать электростанции в течение 15-летнего срока, он, мол, подрывает сталинские пятилетки. Такова была программная речь председателя Госплана СССР.

…Мне фактически были предъявлены политические обвинения с наличием таких формулировок, как «сознательный подрыв сталинских пятилеток», под них, мол, я вроде будто подкладываю бомбу… Я понимал так: если промолчу или займу чисто оборонительную позицию, то, наверное, тогда результат для меня может оказаться весьма плачевным. Поэтому я решил разговор перенести от чисто практических дел тоже в своего рода политику. Я выступил с очень резкой речью (а Сталин был здесь, молча слушал мой доклад, также молча — и выступление Вознесенского) и с самого начала стал рубить с плеча. Я сказал, что товарищ Вознесенский не понимает особенности строительства гидроэлектростанций. Он, видимо, некомпетентный в этом деле человек. И вместо того чтобы разобраться, как ему положено в качестве председателя Госплана, Николай Алексеевич встал на путь чисто формального обвинения.

Тут уж я решил «или, или», вроде как терять мне было нечего. И должен сказать, что Сталин, вероятно, всё понял, потому что он не остановил Вознесенского, а потом не остановил и меня с моей резкой речью.

А когда окончилась эта перепалка, Сталин спокойно сказал буквально несколько слов. (И начал он не с критики ни меня, ни Вознесенского.) Вот, говорит, товарищ Жимерин внёс предложение — 15 лет отвести на сооружение гидроэлектростанций. Я, думаю, он увлекается: 15 лет — это очень длительный срок строительства. Но, с другой стороны, товарищ Жимерин прав: за пять лет крупную гидроэлектростанцию соорудить невозможно. Вот 10 лет, это, наверное, наиболее подходящий срок.

И потом Сталин сказал следующее (меня особенно поразила его логика). Откуда, говорит, родилась пятилетка? Она родилась как среднее. Для тяжёлой промышленности, например, для металлургии, энергетики она мала. Там за 5 лет строить очень трудно. А для лёгкой промышленности пятилетка велика. Любое предприятие лёгкой промышленности мы можем и строим за 3 года. Поэтому и был выбран такой средний вариант — 5 лет (курсив мой. — А. Ж.).

Другими словами, Сталин сразу отвёл политические обвинения относительно подрыва пятилеток. А в итоге заявил: наверное, всё-таки нам нужно принять решение, чтобы строительство гидроэлектростанций планировать на 10 лет. И такое решение было принято»[115].

Кому-то эта цитата покажется излишне длинной. Но в этом эпизоде затрагивается исключительно важная, а порой и болезненная тема, касающаяся плановых сроков строительства гидроэлектростанций, которые очень часто не выдерживались. И Логинову пришлось не раз сталкиваться с этой проблемой, о чём мы уже знаем из истории чирчикских ГЭС. Большие сложности с выполнением плановых заданий возникнут у него и на строительстве Сталинградской ГЭС, которая была сдана на пять лет позже первоначально намеченного срока. Есть красноречивые примеры и из более позднего времени. Одна из мощнейших гидроэлектростанций мира — Саяно-Шушенская ГЭС была задумана в первой половине XX века, спроектирована в середине прошлого столетия и построена лишь к его завершению. Символом отечественного «долгостроя» стала Богучанская ГЭС, возведение которой затянулось на четыре десятилетия.

Так что полемика между Жимериным и Вознесенским в присутствии Сталина, в которой был поднят вопрос об особенностях гидроэнергетического строительства, не потерял и поныне своей злободневности. Хотя очень часто за этой проблемой кроются не столько объективные причины, которые имел в виду нарком электростанций, сколько субъективные факторы…

Более полно понять обстановку, в которой приходилось работать руководству Наркомата электростанций, помогают короткие, но ёмкие характеристики Жимерина своих кураторов из высшего эшелона власти, людей из окружения Сталина. О Молотове[116]:

«У меня сложилось мнение, что человек он был несколько тяжеловесный. Но тем не менее эта тяжеловесность связана с прочностью мышления. Однажды, находясь на Урале, я получил задание подготовить проект одного постановления ГКО. Я был тогда ещё человек недостаточно обстрелянный… Я составил проект постановления. Всего там было полно. Возвращаюсь в Москву, прихожу к Молотову.