Фитиль для керосинки

К Шурке Соломину Венька зашел через несколько дней. Они вместе вышли из школы и отправились к нему домой. Это оказалось совсем недалеко. Улица упиралась прямо в опушку леса. На краю, огороженный высоченным зеленым забором, стоял двухэтажный, тоже зеленый, с белоснежными рамами окон дом. Видно было, что он построен недавно. Внутри пахло краской, щелей в ярком полу не было, и стены, отделаные светленькими веселыми дощечками, покрытыми лаком, казалось, пропитаны солнцем и делятся им в любое время дня и ночи.

-- Мам, -- крикнул Шурка. --И, не дожидаясь отклика, добавил -- Я пришел с Венькой, он у нас новичок в классе!.. Раздевайся, пошли!.. Шуркина мама, как и Шурка, точно соответствовала фамилии -- казалось, они сделаны из соломы: соломенные волосы, веснушчатое рыжеватое лицо, зелено-желтые глаза и тонкие гибкие фигуры с длинными руками. Венька даже онемел от удивления -- как они похожи.

-- Ты что, всегда такой неразговорчивый или недомогаешь?

-- Нет, я , простите, -- Венька замялся...

-- Мам, ну, что ты сразу, -- заступился Шурка. Мы пойдем за шишками...

-- Никаких! -- Спокойно отрезала Людмила Ивановна. Руки... и за стол.

-- Я... -- начал было Венька.

-- Тогда зачем пришел голодный? -- Шуркина мама говорила так, что возразить ей не было никакой возможности. -- Ты из каких же будешь -- из цыган или из евреев.

-- Мам, ну, что ты, в самом деле? Разве не все равно?

-- Не все. Цыгане конину любят, евреи -- курицу, а у нас картошка с капустой... -- она перехватила Венькин взгляд, -- это не наше все. Мы тут сторожами живем, генеральский дом сторожим, слава Богу, спасибо добрым людям

-- пустили, да еще платят, что на хлеб с молоком хватает.

-- У меня в войну от голода туберкулез случился, Фейгин сказал, что надо лесным воздухом дышать... ну, вот...

-- Вы тоже знаете Фейгина? -- невольно вырвалось у Веньки.

-- Почему тоже? -- возразила Людмила Ивановна. -- Это он все и устроил с этим домом...

-- Воевал он с этим генералом... Мажуков, летчик, не слыхал? Герой Советского Союза!

-- А лесную школу ждать -- помрешь скорее... --продолжая думать о своем, вздохнула Шуркина мама. -- Ты не бойся, он не заразный...

-- Я не боюсь вовсе! Почему вы решили?-- Веньке стало неловко. Он как сидел, не промолвив ни слова, так и не стал ни возражать, ни оправдываться. В тишине слышно было, как что-то булькает на плите голландки.

-- Да многие пугаются, -- потупился Шурка... боятся заразиться, но мне Фейгин в школу разрешил ходить...

-- А я в войну не ходил почти, -- тихо выдавил Венька и опустил подбородок на грудь. -- У меня ноги нарывали от голода...

-- Во, как -- без всякого удивления махнула рукой Людмила Ивановна. -- Всем досталось. Хватит веселиться. Руки мыть.

Черт его знает, почему у других всегда так вкусно обедать -- щи да каша -- как в поговорке... а дома мама оставляет обед -- и стоит он до вечера. Может, потому что один? Надо будет проверить -- вот пригласить Шурку и проверить. Они набирали шишки для живущего в доме в холодном чулане клеста с подбитым крылом, чистили дорожку до калитки, кололи дрова и таскали их в кухню, где топилась печь, согревавшая весь дом. И все время они говорили, говорили. Похоже было, что каждый давно соскучился по собеседнику, и теперь они рассказывали и рассказывали друг -- другу все подряд -- и пустяки, и сокровенное -- как в вагоне поезда, в теплушке под равномерный перестук колес. Это разговор с самим собой только при допущенных свидетелях, которые совершенно необходимы, чтобы такой разговор начался. Венькина жизнь складывалась так, что они все время переезжали, и он не успевал завести себе настоящих друзей. Шурку ребята всегда задирали и дразнили за его соломенные, нелепо торчащие волосы, веснушчатое остроносое личико и хилую со впалой грудью фигуру -- детская жестокость известна. Но Шурка не озлобился, он просто ушел в себя. Душа его только ждала момента, и вот появился Венька... он рассказал ему, что живут они в этом доме уже второй год, что мать -- надомницей стала: вяжет и сдает в артель с тех пор, как отец от них ушел... еще в войну... А за ним, за Шуркой, уход нужен. Раньше она хорошо зарабатывала. Но теперь бросила, потому что ездить далеко