Фитин

Так что, думается, Павел был весьма объективен и доказателен в своих оценках, потому как «любимчика» Кобулова не только вызвали в наркомат и заслушали его отчёт, но и высказали ему критические замечания, рекомендовали активизировать свою работу, в том числе — с агентурой. По уму, конечно, надо было срочно отзывать «Захара» из Берлина, но ведь не любят у нас «своих» обижать! Так что, пообещав сквозь зубы, что он устранит «указанные недостатки», Амаяк Захарович поспешил возвратиться на Унтер-ден-Линден.

Ну а далее всё получилось именно по той пословице, что «заставь дурака Богу молиться, он себе и лоб расшибёт».

Приехав в Берлин, «Захар» тут же развернул кипучую деятельность и уже в начале августа сообщал на Лубянку о своём знакомстве с молодым журналистом Орестсом Берлинксом, корреспондентом латвийской газеты «Бриве земе», который выражал симпатии к Советскому Союзу и был готов передавать Кобулову конфиденциальную информацию, получаемую им из МИДа. «Захар», не владеющий иностранными языками, использовал в качестве переводчика сотрудника резидентуры, работавшего «под крышей» корреспондента ТАСС. Можно понять, что таким образом резидент расшифровывал разведчика, тем более что контакт с Берлинксом очень и очень походил на «подставу».

Прошло не более десяти дней, и 15 августа в Центр полетело сообщение о вербовке латвийского журналиста. Свежеиспечённый агент получил псевдоним «Лицеист».

Фитин и Меркулов напряглись: Амаяк Кобулов, в нарушение всех правил, стал заниматься самодеятельностью. Тем более, если прежде, в соответствии с ранее установленными правилами, резиденты могли самостоятельно принимать решение о вербовке агентов (к сожалению, порой это приводило к излишнему расширению, если не сказать даже — к засорению сети за счёт малоценных агентов), то теперь, в целях улучшения агентурной работы за рубежом, вопросы вербовки решались только с санкции руководства разведки. Но «Захар» никаких разрешений у Москвы не спрашивал. К тому же, приобретя, как он уверял, ценного агента, Кобулов вполне мог посылать самую интересную информацию своему «куратору» Лаврентию Павловичу, а то и самому Иосифу Виссарионовичу, не только изображая из себя «супершпиона», но и противопоставляя себя руководству разведки и ГУГБ, которое, в перспективе, он мог бы — да, очевидно, и желал — «подсидеть».

Когда же наши сотрудники в Берлине и в Риге провели проверку агента, беспокойство в Центре ещё более увеличилось. Выяснилось, что совсем ещё недавно Берлинке был ярым противником Советского Союза и занимался прогерманской пропагандой. Об этом срочно сообщили Кобулову, но тот не обратил на предупреждения никакого внимания, потому как источник уже поставлял ему информацию, которую «Захар» действительно пересылал напрямую своему высокопоставленному покровителю, а Берия передавал особо интересные, по его мнению, сообщения Сталину.

Если верить этим сообщениям, то Гитлер очень боялся, что Германию втянут в войну на два фронта, что войска вермахта находятся на советских границах исключительно в противовес растущей Красной армии и занимают оборонительные позиции, что Англия является первоочередной целью для немецкой агрессии... Подобные утверждения, к сожалению, совпадали со сталинской концепцией, а потому вызывали одобрение вождя.

По этой самой причине, когда в начале 1941 года из состава НКВД был выделен Наркомат госбезопасности, теперь уже его глава Меркулов продолжал поставлять Сталину столь утешавшие его сообщения «Захара» — от «Лицеиста»:

«19 мая с. г. в беседе с источником НКГБ СССР “Лицеист” сообщил следующее:

Германия сконцентрировала сейчас на советской границе около 160-200 дивизий, снабжённых большим количеством танков и самолётов, которых имеется там около 6000 тысяч...»

Делаем паузу и подтверждаем, что до сего момента информация практически полностью соответствовала истине: для нападения на Советский Союз предназначалось 190 дивизий — германских, финляндских, румынских и венгерских — и, примерно, 4980 боевых самолётов. Разведка вполне могла это знать, так что большой военной тайны «Лицеист» не выдавал. Зато вся последующая информация не могла не представлять особого утешительного интереса как для руководства НКГБ, начиная от берлинского резидента и выше, так и лично для Иосифа Виссарионовича:

«...Война между Советским Союзом и Германией маловероятна, хотя она была бы очень популярна в Германии, в то время как нынешняя война с Англией не одобряется населением. Гитлер не может идти на такой риск, как война с СССР, опасаясь нарушения единства национал-социалистской партии. Хотя поражение СССР в случае войны не подлежит никакому сомнению, всё же Германии пришлось бы потратить на войну около 6 недель, в течение которых снабжение с Востока прекратилось бы, потребовалось бы много времени, <чтобы> наладить организацию снабжения Германии, а за это время Англия с помощью Америки намного усилилась бы. Лето было бы потеряно для Германии, и наступила бы опять голодная зима.