Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940

То, о чем я едва осмеливался мечтать при жизни, теперь становилось реальностью. Я не могу описать свое счастье словами. Все время, сколько я помню, моим стремлением было совершить паломничество в Байройт и услышать там исполнение музыкальных драм великого мастера, но я не был богат, и мой скромный доход не позволял мне совершить такую поездку.

Поезд проехал Пассау, Регенсбург и Нуремберг. Когда я вышел из вагона в Байройте и впервые увидел здание оперы на холме, я подумал, что умру от радости. Господин Каннен-берг принял меня чрезвычайно дружелюбно и познакомил с семьей Мошенбах на Линцштрассе, 10, расположенной в красивейшем квартале города, где я должен был проживать. На спектакль я явился точно вовремя. Фестиваль 1939 года открылся с оперы «Летучий голландец» и закрылся 2 августа 1939 года «Гибелью богов». Я высидел до конца все спектакли. Упаковав свои вещи, я отправился повидаться с господином Канненбергом, чтобы поблагодарить его за доброту. «Нужно ли вам прямо сейчас ехать домой? – с улыбкой спросил он. – Было бы хорошо, если бы вы остались еще на день». Я понял, что он предлагает, и остался в Байройте до 3 августа.

В два часа дня ко мне в комнату зашел офицер СС, чтобы отвезти меня в Ванфридхауз. От входа обергруппенфюрер Юлиус Шауб провел меня в большой зал, где собралось много людей, большинство из которых я либо встречал в Линце, либо узнал по фотографиям в газетах. Фрау Уинифред Вагнер была занята оживленной беседой с рейхсминистром Гессом; обергруппенфюрер Брукнер стоя разговаривал с господином фон Нойратом и какими-то генералами. Вдруг мне пришло в голову, что здесь присутствует очень много военных. Я чувствовал в воздухе напряжение. Речь шла о Польше и вооруженном конфликте в ближайшем будущем.

В этой заряженной атмосфере, схожей с обстановкой в гостинице «Вайнцингер», я чувствовал себя чужаком, не в своей тарелке. Я испытывал нечто вроде страха перед сценой. Я думал, что рейхсканцлер, вероятно, скажет несколько добрых слов перед возвращением в Берлин. В дальнем конце зала находились большие двойные двери. Адъютант распахнул обе створки и отошел в сторону. Шауб сопроводил меня внутрь и доложил: «Мой фюрер! Пришел господин Кубичек». После этого он удалился и закрыл за собой двери. Я был наедине с рейхсканцлером.

Это была радостная встреча после долгой разлуки двух друзей. Ничто в нем не говорило о колоссальной ответственности, которую он нес на своих плечах. Здесь он был просто гостем фрау Вагнер, и можно было почувствовать ту удивительную атмосферу, которая царит в Байройте. Он взял мою правую руку в обе свои и приветствовал меня. Его приветствие в таком священном месте так глубоко тронуло меня, что у меня не было слов, и я был рад, когда он сказал: «Давайте присядем».

После обсуждения моих впечатлений от Байройта я несколько успокоился, и мы заговорили о давних временах. Мы перенеслись на спектакли Вагнера в Вене и Линце, и он рассказал мне о своих планах сделать произведения Рихарда Вагнера доступными как можно более широким слоям населения Германии. Я знал об этих планах с давних пор; в принципе они занимали его мысли почти тридцать пять лет, но теперь они уже не были мечтами. Он сказал, что около шести тысяч человек, которые никогда не имели возможности приехать на фестиваль в Байройте, сделали это в этом году благодаря отличной организации приема гостей. Я заметил, что и я оказался среди их числа. Он со смехом ответил, и я помню его точные слова: «Теперь, Кубичек, вы мой свидетель здесь в Байройте, ведь вы были единственным, когда я, бедный и никому не известный, впервые озвучил эти планы. Я помню, вы спрашивали меня, как эти планы можно будет осуществить. Теперь вы видите, как это было сделано». Затем он стал объяснять мне, что он сделал для Байройта и что предлагает на будущее, как будто был обязан отчитаться в этом передо мной.

В кармане у меня лежала пачка почтовых открыток с его портретом. В Линце и Эфердинге многие отдали бы все на свете, чтобы иметь такую открытку с личным автографом Гитлера. Я немного колебался, прежде чем озвучить свою банальную просьбу. Гитлер сел за стол, взял открытки, и, пока он искал свои очки для чтения, я передал ему свою чернильную авторучку. Он начал подписывать открытки, а я высушивал чернила с помощью пресс-папье. Подписав половину открыток, он внезапно поднял на меня глаза и сказал с улыбкой: «Видно, что вы клерк, Кубичек. Чего я не могу понять – это как вы можете с этим мириться. На вашем месте я бы давно уже удрал. Почему вы не пришли ко мне раньше?» – «После того как вы написали мне 4 августа 1933 года, что хотите оживить наши общие воспоминания только тогда, когда ваша самая тяжелая борьба останется позади, я решил подождать этого времени. Во всяком случае, до 1938 года мне, австрийскому государственному служащему, потребовался бы паспорт, чтобы приехать в Германию. Разумеется, мне его не выдали бы, как только узнали бы о цели моего визита».