Флакон чувств

– Хорошо, Эдмунд, – вздохнула та и поправила волосы. – Люди… Они непостоянны, лживы, притворны и оттого уродливы. Кто напишет тебе гарантии в истинности улыбки? Вдруг она всего лишь маска, орудие манипуляции, чтобы ободрать тебя как липку. А милая улыбка есть самое банальное из существующих орудий влияния. Весь арсенал так разом не перечислишь. Их так много, что только настоящие специалисты, учащиеся десятилетия, способны удержать их в голове и молниеносно распознавать в обыденной жизни, на ее боевом поле, где каждый друг другу враг. А какого же непросвещенным? Они постоянно избегают, как трусливые зайцы, например, телефонных звонков и прочих столкновений. Однажды я видела как люди хранят верность: они одержимы ею до тех пор, пока не остынут, пока не угаснет верность, а потом, когда то случится, начинают прививать эту же самую верность, может, немного измененную, новым объектам любви, с пеной у рта доказывая о бесконечной преданности, вот так та и остаешься один с карманами, набитыми клятвами о невозможности разлуки.

– Но не могут же все люди отыгрывать злых стратегов. Я не верю. Один пример ничему не доказательство. Вы так судите, потому что с вами поступили низко. Вы засекли лишь одного подлеца среди миллиарда неизведанных личностей, но из-за той единственной особи даете однотипную отрицательную характеристику всем оставшимся.

– А вы будто боитесь меня и потому пускаете упреки, используя вежливую форму “Вы”.

Осознание даже бессознательного покушения на святыню не просто стыдит, оно буквально разрывает грудь пулями на клочки, оставляя сплошное кровавое месиво, которое воющим призраком преследует в течение всего остатка жизни, неотступно напоминающего о себе в любые, особенно в самые неподходящие моменты. “Это не я! Нет! Я не мог того сказать!” – первая и простейшая защитная реакция, чтобы хоть как-нибудь смахнуть с себя клеймо осквернителя.

Застигнутый врасплох Эдмунд смущенно опустил голову, а больше он ничего и не умел:

– Забылся, извините…

– Опять! Опять это “Вы”! Сколько можно, Эдмунд? Я тебе не тетя с улицы, а ты не маленький мальчик. Мы равны, понимаешь? И речь свою надо упрощать в полную меру!

Девушка почти что нависла над Флоренсом, от ее открытых частей тела струилось обжигающее тепло, хотя кожа внешне походила на белый мрамор с редкими вкраплениями плоских маленьких родинок. Лишь щеки насытились розовым.

– Ты говоришь о недоверии ко всем, а могу ли я доверять тебе? Вдруг и ты обманываешь? Гарантий ведь нет.

– Выбор за тобой, – простодушно, устало откинувшись на спинку, выдала Эбигейл.

– Мы настолько глупые, бессмысленные, ничтожные, несуществующие. Где доказательство, что мой истинный разум не дремлет? Откуда мне знать, что ты и все окружающие не выдумка спящего? И что я тоже не выдумка? И что вся эта природа, что восхищает тебя, по-настоящему существует, дышит, цветет и умирает, а не стелется объемной театральной декорацией. Вот люди проходят мимо, исчезают – наше поле зрения больше не охватывает их. А куда они деваются? Точно ли доходят до туда, до куда хотели дойти изначально, или, скрывшись за углом дома, исчезают, как актеры за занавесом?

– Воспринимай мир таковым, каким тебе хочется его видеть, так ты сумеешь раскрыть себя. Если он нереальная вселенная, значит, действуй так, как не осмелился бы в реальном, если же он существующая реальность – держи себя соответствующе и достойно.

– Разве можно знать, как следует себя вести, если не понимаешь, в какой вселенной живешь: существующей или несуществующей?

Порыв ласки. Ветерок провел прощальным касанием невидимой ладонью по волосам девушки и безоглядно умчался вперед, разбрасывать дальше прощальные касанья, а она так и не поняла, что с ней навсегда расстается влюбившийся в нее ветерок. Где-то за спиной кто-то громко шаркал, забывая поднимать тяжелые ноги. Солнце окончательно упало за горизонт, скрылось за волнами моря, чтобы озарить желтизной иной участок Земли. Эбигейл потерла ладони друг от друга, будто на тех затаился холодок, и, немного помолчав, изрекла, как изрекают самое устойчивое и оттого правдивое:

– Так и из ума выйти запросто, – тихо зазвучали ее слова. – Лишь тебе самому определять собственную реальность, а безостановочно метаться от одной к другой, когда одна кажется более лживой, чем другая, значит, предавать все и вся. И себя самого тоже. Дезертирство выжигает изнутри тлеющей бумагой. Постоянство и верность – вот, что наделено истинной ценностью.

– Выходит, я обязан остановиться на чем-то одном, даже если то будет неправильным в сущности?

– Получается так.

– А в каком же мире живешь ты?