Все произошло неожиданно. Подходило время завтрака, я тер глаза, красные после бессонной ночи, ночи, тянувшейся так долго. Над Кабулом стояла тишина. Светало, горланили петухи. Тут я вдруг услышал далекий шум, постепенно нарастающий, и поспешил к окну. Город был спокоен, над домами витала легкая дымка, на стенах Резиденции застыли часовые, а издали, приближаясь, доносился шум, который безошибочно можно было определить как топот ног и усиливающийся говор толпы. Во дворе кто-то прокричал приказ, люди побежали по лестницам. Послышался голос Бернса, звавшего своего младшего брата Чарли, жившего вместе с ним в Резиденции. Я снял с вбитого в стену колышка свой туземный костюм и побежал вниз, на ходу обматывая голову тюрбаном. Во дворе уже слышалась мушкетная пальба и дикий рев из-за стен. На ворота обрушился град ударов, а со стены я разглядел авангард наступающей орды, потоком льющейся из-за близлежащих домов. Бородатые лица, сверкающие клинки. Они подступили к стенам и откатились назад, выкрикивая ругательства и проклятия, а охрана отталкивала их прикладами. На секунду мне показалось, что толпа снова ринется вперед и неудержимым потоком хлынет через стены, но она отпрянула, содрогнувшись и вопя, потрясая кулаками и оружием, а охранники, оцепившие стены, с волнением оглядывались назад, ожидая распоряжений, и не спускали больших пальцев с курков мушкетов.
Бернс стремительно вышел из парадной двери и остановился на виду у всех на порожках. Он был холоден и спокоен, как сквайр, вышедший из дому глотнуть утреннего воздуха, но толпа при виде его зашевелилась и разразилась криками удвоенной силы. Слушая угрозы и оскорбления, Бернс огляделся вокруг, улыбаясь и качая головой.
— Не открывать огня, хавилдар, — бросил он командиру охраны. — Это все скоро успокоится.
— Смерть Секундару! — ревела толпа. — Смерть свинье-феринджи!
Джим Броудфут, младший брат Джорджа, и юный Чарли Бернс, стоявшие рядом с Секундаром, побледнели от страха, но сам Бернс ни на секунду не потерял присутствия духа. Он резко вскинул руку, и толпа за стеной стихла. Бернс улыбнулся и поправил усики тем особенным, только ему свойственным жестом, а потом обратился к ним на пушту. Его голос звучал негромко, и видимо только едва долетал до них, но они некоторое время продолжали выслушивать спокойные увещевания, когда он советовал им вернуться домой, прекратить эти глупости, и напоминал, что всегда был им другом и никогда не замышлял вреда.
Это могло иметь успех, поскольку у язык у парня был хорошо подвешен, но излишняя болтливость завела его слишком далеко: его тон сделался покровительственным, и вот толпа сначала зароптала, а потом опять раздался рокот, еще более дикий, чем раньше. Вдруг один афганец бросился вперед и взобрался на стену, столкнув вниз часового. Другой солдат пырнул афганца штыком, из толпы раздался выстрел джезайля, и вся масса с диким ревом ринулась вперед, карабкаясь на стену.
Хавилдар отдал приказ, прозвучал нестройный залп, и двор резиденции оказался полон сражающимися людьми. Озверевшие афганцы махали ножами, заставляя охрану, отбивавшуюся с помощью штыков, податься назад под натиском. Шансов не было. Я видел, как Броудфут сгреб Бернса в охапку и внес в дом, мгновением позже я тоже оказался внутри, захлопнув боковую дверь прямо перед носом у дико орущего гази, за которым по пятам мчались с десяток его товарищей. Дверь, слава Богу, оказалась прочной, как и другие в Резиденции, в противном случае нас порубили бы в капусту за пять минут. Едва я задвинул засов, снаружи на дверь посыпались мощные удары, и, мчась по коридору, я слышал, как двери и ставни трещат под напором множества рук и эфесов: ощущение было такое, будто ты оказался в коробке, через крышку которой внутрь ломятся кровожадные демоны. Вдруг этот гомон перекрыл грохот залпа, донесшийся со двора, затем еще одного, и тут же послышался голос хавилдара, поторапливающего остатки охраны укрыться в здании. Какая, к черту, разница, подумал я: нас загнали в угол, и когда они доберутся до наших глоток — только вопрос времени.
Бернс и другие собрались в гостиной. Секундар как обычно демонстрировал спокойствие, стараясь делать хорошую мину при плохой игре.
— О, если б стук мог пробудить Дункана![27]
— процитировал он, чуть наклонив голову, как будто прислушиваясь к звукам. — Сколько человек из охраны вошли внутрь, Джим?Броудфут сказал, что около дюжины.
— Отлично, — ответил Бернс. — Это, значит, двенадцать, да слуги, да нас трое. А, привет, Флэшмен! Хорошо ли спалось, Флэш? Приношу извинения за столь невежливую побудку. Итого, двадцать пять, я сказал. Два десятка бойцов, как ни крути.
— Не так уж много, — говорит Броудфут, проверяя свои пистолеты. — Ниггеры не долго будут оставаться снаружи — мы не сможем перекрыть все окна и двери, Секундар.
Мушкетная пуля пробила ставень и отколола от противоположной стены кусок штукатурки. Все пригнулись, за исключением Бернса.