— Люк, — она положила руку ему на грудь, первый шаг в процессе, который, как он теперь знал, назывался “нежное убеждение от Кинси Тэйлор”. — Хоть человеческому обществу и удалось перенести все возможное в виртуальную среду, это — единственная область, где виртуальность не может заменить реальности. А сейчас забирайся на эту кровать, усядься поудобнее и расскажи мне, как она ощущается.
Она не слишком нежно толкнула его и Люк легко упал на первый матрас, который бросился ему в глаза, как только они зашли в магазин. В эти выходные он планировал купить новую кровать. Немного покликать мышкой в интернете. И дело сделано. Но затем он сделал ошибку, упомянув об этом при Кинси.
Она посоветовала исследования.
Она провела исследования.
Теперь благодаря его болтливому рту они были в традиционном магазине со списком того, что можно и чего нельзя делать, при покупке матраса, когда он предпочел бы вернуться к ней и использовать
Кинси присела на краешек, безнадежно недосягаемо.
— Ну, как ощущается?
Он ходил по магазинам, когда должен был пить пиво, жарить стейк и наверстывать годовую засуху в сексе. Как она думала, он себя чувствовал?
Люк продолжал молчать.
— Исследования предлагают десять минут полежать в позиции, в которой ты обычно спишь.
Раскинув руки и ноги в стороны, он занял так много пространства, как только смог.
— Это твоя обычная позиция?
— Когда я один. Когда у меня есть компания, я более щедр.
— Повезло же девушке.
Усмешка, которую он ей показал, скрыла настоящую реакцию на этот брошенный невзначай комментарий. Люк все понял. Это было временно, что не нравилось ему больше, чем он хотел бы признать.
— Просто иди сюда и временно сыграй роль этой следующей женщины, которую я осчастливлю своими подарками.
Кинси выглядела больше удивленной, чем раздраженной, когда сбросила свои шлепанцы и подтянула ноги на матрас, чтобы лечь рядом с ним. Несколько минут поизвивавшись, чтобы принять удобное положение, хотя Люк был уверен, что она делала это, чтобы вывести его из себя, Кинси наконец закинула руки за шею.
— Ну что думаешь? — спросила она.
Не слишком жесткий, не слишком мягкий. Златовласка[1] уж точно бы оценила. А с женщиной, лежащей рядом с ним, ощущения были близки к идеалу.
— По ощущениям отлично. Как…
— Матрас? — она повернулась на бок и подвинулась ближе. — Почему мы здесь, Люк?
— Потому что ты настояла на том, чтобы я сделал это лично. Хотя на Четвертое июля есть миллион других вещей, которыми я предпочел бы заняться, — ею, например. Он не мог поверить, что они нашли открытый магазин матрасов в праздник, но потом он предположил, что именно поэтому отцы-основатели[2] и начали революцию против этих британских придурков[3]. За право продавать матрасы в любой чертов день в году, когда им захочется.
— Нет, почему ты покупаешь новый матрас? Я спала на том другом, и он вроде в порядке.
Его взгляд скользнул по магазину, который был пуст, за исключением одинокого продавца, тайно поглядывающего на них в ожидании малейшего поощрения, чтобы начать свою болтовню. Люк размышлял, как бы выразиться поделикатнее, но затем решил, что всегда говорящая все прямо Кинси сможет справиться с чем угодно.
— Именно на той кровати моя бывшая жена несколько месяцев трахала моего бывшего друга.
Ее глаза светились пониманием, когда она легла на локоть.
— Ты об этом знал или, эм,
Ох, он точно знал.
— Во всем “Костко”[4] не хватит отбеливателя, чтобы стереть эту картинку из моих глаз.
И как будто то, что его жена и ее мужчина-шлюха трахались, как кролики, уже само по себе не было ужасно, им надо было заниматься этим в доме Люка. В кровати, которую они с Лизой купили вместе, когда поженились. Тогда его жизнь была полна планов: он подарит Лизе ребенка на этой кровати, она будет кормить грудью их детей на этой кровати, они построят хорошую жизнь в этой кровати.
— Так это было больше года назад, — голос Кинси разрушил его пузырь страдания.
— Верно.
— И ты все время спал в этой кровати?
— Нет, я сплю на диване, — когда она собралась что-то сказать, Люк пояснил: — Не волнуйся, я меняю простыни каждые несколько недель. Ты не спала на настоящем месте преступления.
Он не был настолько повернутым, чтобы сохранять постельное белье, как какое-то святилище для склонного к изменам сердца его бывшей жены. Но с другой стороны, он оставил все в комнате таким, каким оно было. Мебель, которую она выбирала, бледно-голубую краску на стенах, шелковые шторы, до которых ему не позволялось дотрагиваться испачканными дымом пальцами.
И потом были и другие вещи, которые ему были запрещены.